Ефим Гаер - Спрятанные во времени

Собрание шло уже три часа и конца-края ему не было видно. Председательствовал на нем Илья, делая это, прямо скажем, довольно вяло, и все больше смотрел не в хитросплетения линий, покрывших ватман, а в те самые окна, веющие свободой, уничтожая на председательских правах громадный бутерброд с колбасой.

В строительно-монтажном искусстве он не разумел совершенно, и теперь с трудом ловил нить происходящего разговора, основными участниками которого был опытный в этом деле Ужалов и брезгливого вида инженер, прикомандированный из какого-то мос-гипро-краснознаменного института, который подрядили разработать проект. Последний и притащил на суд заказчика ворох чертежей, приведших в смущение большинство штабистов, не более председателя знакомых с вопросом строительства чего-либо.

Кудапов, насупившись, смотрел в какой-то случайный лист, для важности потряхивая блокнотом. Рюх сидела на стуле с прямой спиной, положив руки на черную злую папку, глядя перед собой с видом решительным и пространным как у переевшей эллинов Горгоны, готовой окаменеть по первому требованию. Порухайло нагло развалился на диване под портретом Эзопа с выражением непогрешимого мудреца, на которых одних держится этот мир, и, к счастью, ничего не высказывал по предмету — иногда гудел какую-то песню, но тихо, никому особо не докучая, больше поглядывая на Асю, писавшую протокол. Ее голые руки и туго обтянутые ситцем бедра не давали ему покоя.

Где-то в промежутке между обсуждением фундамента и архитектурной узнаваемости доцент Стропилин, сутулый, с вытянутой безволосой головой, похожий на огурец в пенсне, исподлобья посмотрел на чертеж, затем на Илью, Ужалова, на Каину Рюх, пришлого инженера и наконец уставился на свои ноги в коротких брюках, словно вот-вот собирался что-то поведать им. Это был тот редкий тип человека, который выглядел так, будто все время хотел высказаться, но никак не мог заставить себя начать, ибо мысль его была велика, а собеседники мелки и недостойны.

Даже обладая мощнейшим писательским арсеналом, позволяющим совать нос куда угодно, сложно заглянуть в его думы, чтобы разделить их с читателем. Скажем, что занимался Стропилин — пятый сын валдайского бочара, презревший родовую стезю, — всегда какой-нибудь узкой темой в обширнейшей области исследований. Изучал отдельный, по каким-то соображениям им отобранный камень в кладке этрусского храма, чем-то особый выход из лабиринта на Большом Заяцком острове, калмыцкий узел в культуре греков и тому подобное. Если бы Стропилин был зоологом, то, немудрено, выдал бы труд, посвященный прибылому пальцу среднерусской куницы — томах в шести, с иллюстрированным дополнением.

Обсуждение между тем продолжилось. Мерзавец-инженер, решив, видно, вышибить из-под заказчика ноги, спросил с язвинкой, в каком, мол, архитектурном стиле многоуважаемый МИМ хотел бы решить фактуру: псевдорусский, конструктивизм, рационализм? И, сволочь, прищурившись, закурил, упиваясь счастьем.

Вопрос идеологический, тонкий, на расчеты и балки пенять не станешь — как бы не ошибиться! Комиссионеры задумались, перебирая в умах виденные за жизнь сооружения различных эпох, понятия не имея, к каким стилям они относятся. На ум приходило разное — Сандуны, Кремль, башня Гюстава Эйфеля 86 86 Александр Гюстав Эйфель (1832 — 1923) — французский инженер, специалист по проектированию металлических конструкций. . Илье пригрезился Музей Гуггенхайма в Бильбао 87 87 Музей современного искусства в Бильбао, Испания. , повторить который МИМу не хватит фондов…

Тут Стропилин, с важным видом бродивший у всех за спинами, снова припал к столу, оттолкнул брезгливого инженера, приоткрыл рот, отерев его пальцами по углам, прокашлялся и шумно вдохнул. Собрание приготовилось внимать истине. Но ее глашатай, обманув народные чаяния, выдал только «кхм…» — с выражением крайнего недоверия, отступил и продолжил свой моцион.

Стоило, однако, разговору возобновиться, как мудрец Стропилин, грубо перебив Рюх, начавшую подводить основу (окольно, издалека, от Владимира Красно Солнышко), вне всякой связи с происходящим, поделился соображением на счет крепления брусьев «в паз»: как, под каким углом и в какую погоду их сочленять и как это делают на Алтае. Затем с достоинством развернулся и торжественно покинул собрание, сполна послужив отечеству.

Одарив коллегу недоуменными взглядами, штабисты отринули сомнительный вопрос на счет стиля, потыкали карандашами куда следует, и продолжили слушать прения Ужалова с инженером, происходившие в техническом русле. Росла убежденность, что этих двоих можно и нужно оставить вместе, и идти заниматься своим делом. Но тогда бы был нарушен порядок, не набрался кворум для протокола и вообще — формулировочка «самоустранился» никому не казалось привлекательной. Придется еще, избави Бог, рассказывать потом, отчего презрел поручение, но уже в ином месте и в других тонах…

Терпение статистов затянувшегося спектакля истончалось и в какой-то момент, услышав знакомые слова в вопросе «Клееный брус или сталь?», не вытерпел скульптурист Кудапов:

— Сталь, конечно! Сами подумайте?! — ударил он кулачком по ватману с какой-то необъяснимой решительностью.

— Стальной тяжелее будет. Да и «Металлист» под заказом по самые нимогу, полгода ждать, — через губу ответил инженер, задача которого, видимо, состояла в том, чтобы измотать «музейных» и не переделывать проект.

— Ничего не занят! Пусть только будет занят! — кипятился Кудапов, отводя полы пиджачка с живота. — Так и назовем его: Стальной Купол. На весь Союз прогремим. А, может быть… Купол Сталина?

Штаб опешил. Даже Порухайло привстал с дивана.

— Ты рехнулся, Никитыч? Это нам в ЦК что ли обращаться?

Ужалов сплюнул от негодования на паркет.

— А что? И нечего тут плевать! — кипятился завотделом античности. Все гадали: может, краска на него действует? — Нам, нашему славному музею, свойственно замахиваться на крупное!

— Думаешь, можно любую будку именем вождя называть? Это тебе не ГЭС…

— Будку?! Музей пролетариата тебе не будка!

— Не выеживайся, Никитыч, целее будешь, — усмехнулся Порухайло с дивана, вновь откинувшись и мурлыча польку. Эти друзья-враги нуждались друг в друге как два крыла. — Вот помрешь, твоим именем назовут. А я первый — может, моим.

— Скромнее нужно быть, Афанасий Никитович. Вот и товарищи говорят… — присоединилась Каина Владиславовна.

— Эти мне товарищи… — начал было Кудапов, повернувшись к дивану.

— Главное — не купол, а монумент! Знаете, кто проект утвердил? Да еще из нового инновационного материала! Вы там не забывайте, что к чему, — добавила Рюх, входя с облегчением в знакомые воды политэкономической бухты. — Вы со своими идеями в деревню какую-нибудь езжайте, в Сколково, например, бабочек ловить.