Ефим Гаер - Спрятанные во времени

— Когда? — удивился М..

— Да кажный раз, как протру, смотрю, смотрю на нее — в воздухе висит и не падает. Думаю, хитрущая ж это вещь! Хлеще велосипеда.

М. так и осел. Хмель слетел с него покрывалом.

Находки своей в этом доме он не особо стеснялся, часто оставлял ее в «шкапе» на видном месте, думая, что уж если кому не любопытно, так Манюне, барышне практичной и (что греха таить) без фантазии. Он, в сущности, угадал: интерес к артефакту у нее был сугубо житейский: как по всякой домашней вещи, она прохаживалась по нему тряпкой.

— И как?

— Что?

— Что-нибудь… ну, со штукой этой… происходило?

— Да не! Искрится токмо чуть-чуть. А то иной раз шувелится. Но я ее того, аккуратно. Понимаю — вещь дорогая. Давай-ка, бери кусочек, бледный какой, совсем зачах. И чо босым бегал? Как мальчишка!

— Искрится?! — воскликнул М.. Кусок ему не лез в горло.

— Не оно, рядом будто искрит, — нетерпеливо ответила Манюня, устраивая ему в тарелку чуть не полкурицы. Сама она ела мало. — Вот пристал! Ну чего ишшо? Я ее испужалась вначале, а потом — вроде, ничего, не огонь, а так, как от фонаря. А чего это?

— Сам не знаю, — честно признался М..

В ту ночь он не мог уснуть. Сознание каталось как шарик в чашке. В дреме виделись шахматные слоны, ломающие доску насквозь, склянки с летучим газом; из-за комода выглянул, подмигнув ему, Менделеев. Дмитрий Иванович по виду был подшофе.

«Жаль, таблица уже открыта», — с завистью подумал М. и тут же мысленно себя высек: за подлое чувство зависти и за то, что великого ученого нарисовал в воображении пьяным. Потом еще за леность в трудах и похотливые мысли о Манюне. Все смешалось у него в голове, хоть бей в нее колотушкой.

Он вздул лампу и сел работать.

Нет никакой возможности отследить ход его ночных мыслей. Он бы и сам не смог — барышня, настойка, бессонница, тайны мироустройства… Пару раз он добавил из штофа «горькой», оставшейся на столе, закусил грибом. Выходил на крыльцо дышать. Снова усаживался за стол, листал Кнауэра и чертил, чертил…

Утро началось с крика.

— Господи, что же это! — за перегородкой возопила Манюня. — Ой, ой, ой, мамочки мои!

М., перепугавшись со сна, выбежал к ней в подштанниках, готовясь к самому худшему.

Барышня стояла у печи, держась за грудь, глядя в бревенчатую стену напротив, будто от нее исходила опасность. Но ни разрушений, ни мышей, ни разбойников не было видно. Комната как комната, в совершенном порядке, только что посуду со вчера не убрали… М. осоловело потряс головой, пытаясь сфокусировать взгляд. В руке его была лампа, взятая как оружие.

— Что случилось-то?

— Окно, — жалобно пропела Манюня.

— Окно? — не понял он.

Хозяйка дрожащим пальцем показала на стену.

«Свихнулась девица, что ли?» — грешным делом подумал М..

— Там стена, Манюнь. Вон окно.

— Ну так я ж!

— Да что ты ж?! Ты скажи нормально!

— Окно-то там было! А теперь стена! А оно — вон, ушло куды! Разве так бывает?

Барышня чуть не плакала, глядя на скобленую стену.

М. принялся мучительно вспоминать, где вчера было окно. Вроде, там и было? Или не там? Но Манюня-то должна знать, где у ней окна в доме! Не может такого быть… И, главное, никаких следов!

С окна-то все началось, но дальше как прорвало. Водокачка на Алексеевской вдруг сместилась на сажень вбок, а вода из нее полдня (и многие видели!) сама собою висела в воздухе, пока все также само собой не исправилось. Вороны, летавшие задом наперед по Замоскворечью. Яузский мостик, вставший ни с того ни с сего вдоль русла, так перепугавший бывших на нем, что они попрыгали в воду, включая дам. Всего и не перечислить.

Окно в Манюнином доме, кстати, так и осталось на новом месте.

И все это, известно одному М., имело своей причиной зловредный распоясавшийся цилиндрик, который он теперь исследовал день и ночь, заработав на этом первые неизгладимые морщины лица.

В ветряный августовский день, в начале третьего по полудню, когда обед уже завершился, но столовая еще принимала нерасторопных, Илья вышел из нее в одиночестве и там, спасаясь от запаха вареной капусты, назойливых коллег и зеленой скуки, поднялся по узкой, лепившейся к стене лесенке. Она кончалась небольшой замусоренной площадкой с низким потолком и железной дверцей, в которую человек комплекции выше средней не пролез бы даже смазанный маслом.

Не будем скрывать, Илья был любопытен, даже любознателен иной раз. Совсем уж ватные фуфелы в жизни не пойдут на матфак (авторская шпилька гуманитариям) и вряд ли в чем-нибудь вообще преуспеют. Илья успешно его закончил, не менее успешно «забил» на науку в поисках пропитания, кое-что заработал на «черный день», но все еще грезил немного тайной, разбавленной до случайных статей и сериалов от «Би-би-си».

Теперь, поддавшись благородному чувству, он дернул на себя дверцу, ожидая, что та закрыта. Но она отворилась. В лицо ударил сквозняк с амбре душной складской утробы. За дверцей было темно.

Илья не был юн, но в происходящем виделось что-то сказочное, сматывавшее со счетчика годы — заброшенные тоннели, шкафы с секретом и тому подобные инструменты волшебного ремесла так преступно притягательны… Тем более, когда одолевает скука после обеда, основанного на капусте, постном масле и болтовне.

Глянув вниз и не обнаружив свидетелей, Илья боком шагнул за дверь. Сквозняк тут же с лязгом ее захлопнул.

Подавив едкую волну паники, он глубоко и шумно вдохнул, вытащил из кармана коробок и зажег спичку, обнаружив себя внутри длинного коридора, конец которого терялся где-то вдали. Спичка, от которой и так было мало толку, погасла, не дав рассмотреть детали. Когда сгорели вторая и третья, а глаза привыкли к темноте, оказалось, что проход слабо освещен — достаточно, чтобы продвигаться по нему, минуя расставленные преграды.

Илья медленно двинулся вперед, стараясь себя не выдать. Забытый коридор в старом огромном доме, буде не ведет к чулану со швабрами, непременно должен вести к загадке — общеизвестный в литературе факт.

Долгий и узкий, он тянулся, похоже, вдоль всего здания, иногда расширяясь до целых комнат. Свет в него пробивался из-за дверей, закрашенных окошечек-вееров и вентиляционных отверстий, зиявших под потолком. Ни одной лампы в нем не горело, пыльные рожки были пусты и упакованы в паутину. Под ногами постоянно что-то хрустело; пол прогибался и предательски скрипел на октаву — доски во многих местах подгнили.

Илья шел от двери к двери, методично исследуя каждую. Все они были заперты. Многие, судя по звукам, вели в музейные залы. Он вспомнил, что задрапированные или крашеные в цвет стен они действительно встречались тут и там, но вопросов, куда они ведут, у него раньше не возникало. Оказалось, что на темную изнанку храма Клио 141 141 Клио — муза истории в древнегреческой мифологии. Дочь Зевса и богини памяти Мнемозины. , куда редко захаживали ее жрецы.