Юлия Пушкарева - Осиновая корона [СИ]

Переговоры с ними заняли несколько дней. Шун-Ди, на первых порах объяснявшийся в основном жестами, возвращался в свою палатку измотанным — словно, превратившись в слугу или крестьянина, в кого-нибудь с именем на Дун, Ту или Иль, таскал на погрузку мешки риса и ящики с апельсинами. Двуликие держали себя в руках, и жизни послов больше ничего не угрожало, но Шун-Ди до сих пор не любил вспоминать то время. Во всяком случае, в племени Лиса всё прошло гораздо доброжелательнее — пусть и с теми же итогами.

В общем, Шун-Ди видел, как дерутся Двуликие. Он желал бы, но не смог забыть оборотня-журавля (да простит провидение это суетное существо), который чуть не выклевал ему глаза, заподозрив в ухаживаниях за своей сестрицей. А Лис, преследующий жертву на охоте, по-прежнему иногда снился Шун-Ди.

Страшно представить, что сможет — и захочет — натворить оборотень на службе у наместника. Даже не беря в расчёт любовь Лиса к преувеличениям и байкам на грани грубого вранья и изящной выдумки. А если это и вправду тот, кто так тревожит Лиса и (очевидно) интересует его… Шун-Ди перестал бороться с собой и взялся за чётки.

— Вон та, впереди, что-то держит! — воскликнул лорд Ривэн, с любопытством прильнувший к перилам. Шун-Ди заметил, что к русалкам его толкает примерно та же нездоровая сила, что к Уне. Это было нечто нервно-жаждущее, ничуть не похожее на страсть мужчины к женщине.

Страсть. А разве мне, Шун-Ди Благонамеренному, дано понять, что это значит?

— Что-то блестящее… Не могу разглядеть…

— Украшение. Я смутно его припоминаю, — сказал Лис, самый зоркий из них. Жёлтые глаза пытливо скользнули по Уне. — Недостойный менестрелишка имел честь его видеть, не так ли?

Уна молча отпустила Инея покружить над водой. Он никогда не улетал слишком далеко; к тому же вчера им попалась стая «летающих» рыб — тех, что в Минши зовут морскими птицами, — и дракончик со счастливым рыком ловил их зубами. Шун-Ди долго любовался бешеной пляской пара и серебра.

— Это мой кулон, — согласилась Уна, взглянув на серебряную цепочку. Русалка приподняла над волнами ладонь с перепончатыми пальцами и трясла ею, шипя что-то на своём немыслимом наречии; с синего камня капала вода. — Я отдала его им… В ту же ночь, когда мы отчалили.

— Зачем? — удивился лорд Ривэн. — А если это опасно?

— Они просили, — Уна постучала по перебинтованному запястью. — Как и об этом. Думаю, я не имела права отказать.

— Имела… И как ты поняла их?

Уна пожала плечами. Дорелиец заглянул ей в лицо и встретил там что-то, заставившее его почтительно сникнуть. Шун-Ди ни за что не предположил бы, что этот усталый, ссутулившийся человек в простой одежде — всесильный лорд Заэру.

— Дар и кровь, — шепнул он. — Ну да. Правильно.

— Лови свой подарок, — Лис с шутливой снисходительностью похлопал Уну по спине; она отшатнулась, как раздражённая кошка. — Русалки редко делятся своими чарами. Ты явно им полюбилась.

Несколько мгновений Уна и русалка смотрели друг другу в глаза; Шун-Ди вспомнился их переглядковый поединок с хозяином «Зелёной шляпы». Так же давяще, требовательно и не моргая.

Потом русалка подплыла ближе и растянула в улыбке тонкогубый рот. Зубы у неё были мелкими и острыми, точно у щуки. Наверное, это выражало дружбу — но получилось жутко; однако Уна улыбнулась в ответ. Шун-Ди вдруг подумал: мало кто из знакомых ему мужчин может похвастаться её храбростью…

Уна кивнула, будто отвечая на беззвучную реплику. Шун-Ди почувствовал в воздухе гудящее, предгрозовое напряжение — как в порту Хаэдрана или на западе. Магия.

Русалка размахнулась, раскрутила цепочку, и Уна, подавшись вперёд, поймала мокрый кулон. А затем прижала руку к сердцу: благодарность, понятная всем смертным.

— На вид он не изменился, — сказал лорд Ривэн, боязливо рассматривая сапфир. — Уважаемый Лис, почему «делятся чарами»?…

— Спрашивайте хозяйку, милорд, — Лис кокетливо приосанился и одёрнул красную безрукавку. — Хоть мне и невыразимо приятно слышать от Вас «уважаемый».

— Потому что на нём теперь заклятие, — глухо, как бы самой себе, проговорила Уна. — Не знаю, какое именно… Только чувствую — что-то связанное… С водой.

Она часто задышала и закашлялась, зажав в ладони кулон; потом пошатнулась, и лорд Ривэн едва успел подхватить её.

Шун-Ди осторожно коснулся лба под рябью чёрных прядей.

— У тебя жар, Уна. Лучше полежать. Я поищу укрепляющее снадобье…

— Я донесу тебя, — протараторил лорд, отбирая у неё кулон. — И вот это отдам попозже.

Уна высвободилась из его объятий.

— Дойду сама, спасибо. Благодарю, Шун-Ди, но у меня пока есть са'атхэ — зелье силы… А кулон верните, милорд. Это подарок дяди, и я не стану больше снимать его.

За её спиной Иней взмыл над палубой, раскинув кожистые крылья. В пасти у него исчезла обречённая рыбёшка.

Ветер выл снаружи, словно предвещая беду — так отчаянно, что дрожали тонкие стёкла окон. Из ближайшего окна, за складками светло-серых портьер, наместник Велдакир видел облетевшие кусты, грязь вперемешку с листьями и маленький фонтан, который слуги уже выключили на осень. Над чашей фонтана восседала каменная сова — символ знаний, Академии и Ти'арга вообще. Наместник помнил, как при строительстве резиденции не устоял перед соблазном и заказал для сада сразу три таких безделушки. В фонтанах, конечно, нет проку, но это всё же не бестолковая роскошь, когда-то любимая Тоальвом Немощным. С натяжкой можно сказать, что созерцание красоты полезно для здоровья…

Здоровье, впрочем, разочаровывало всё больше, обманывая даже трезвые прогнозы наместника. Первый месяц осени выдался ненастным; из-за непрерывных дождей и ветров к боли в правом боку добавлялась ломота в позвоночнике — кара всех, кто пережил пятый десяток. По ночам наместник лишь на пару часов забывался некрепким сном, наглотавшись обезболивающих снадобий. Порой лекарства не помогали. Тогда он лежал до утра, уставившись в темноту, мысленно перебирая пакости «коронников», или пытался предугадать следующие шаги Хавальда и Ингена Дорелийского в Великой войне.

Сегодня был День Просителей, что совершенно не радовало наместника. Раз в два месяца он прилежно принимал купцов и торговцев, крестьян и лордов, писцов и профессоров Академии, жрецов Льер, Эакана или Шейиза (мрачные жрицы Дарекры покидали свои храмы только в исключительных случаях), рыцарей и ремесленников-горожан… Выслушивал просьбы тех, кто не нашёл справедливости в суде либо просто был чем-то недоволен. Многие века так поступали все градоправители Академии, а затем и в других городах Ти'арга с них стали брать пример. Но наместник так часто осторожничал и так редко мог оказать хоть какую-то действенную помощь, что уже в первый год власти перестал видеть смысл в этом обычае. Большинство жалоб, естественно, касалось альсунгцев и альсунгских порядков в Ти'арге; чуть меньше — налоговых сборов, произвола некоторых лордов и закона о запрете на магию. (Число последних, однако, уменьшалось с каждым годом — операция, проведённая на теле Ти'арга, приносила свои плоды). Так или иначе, ради просителей наместник не имел права распалять конфликт с Хавальдом, его двурами или богатейшей аристократией, которая всячески поддерживала Альсунг. Настраивать против власти купцов или глав ремесленных гильдий ему тоже не хотелось — поэтому бедняки обычно уходили из резиденции ни с чем. Наместник не давал обещаний, если знал, что не сможет сдержать их; в то же время и уклончивости ему было не занимать. Многие из его знатных — да и не очень — пациентов когда-то не были готовы узнать правдивый диагноз. Уклончивость вырастил опыт.