Юлия Пушкарева - Осиновая корона [СИ]

Рапира. Ему, увы, до невозможности подходит — но где он её взял? В Ти'арге это даже более экзотично, чем миншийские сабли. Хотя Велдакир не разбирался в оружии, ему было ясно: любой коллекционер в Академии или альсунгский вояка немало отдал бы за такую железку.

Может, и двур Браго бы не погнушался.

— Я… отойду ненадолго, господин наместник? — пискнул секретарь, выбираясь из кресла. Как и все в резиденции, он знал о Тэске не больше, чем могут предоставить туманные жуткие слухи — о рычании, якобы доносящемся из его спальни по ночам, о сверхъестественной силе, о мясе с кровью, которое оказалось излюбленным блюдом гостя… Наместник и сам не хотел выяснять, где в них правда, и другим бы не посоветовал.

— Пожалуйста, — разрешил он. Тэска склонил голову набок, будто показывая, что догадался о его намерениях.

— Блестяще, — сказал Двуликий, когда плешивый секретарь, чуть быстрее необходимого перебирая ногами, исчез в дверях. — Нет, правда. Ты говоришь и действуешь, как подобает хорошему политику, господин наместник. Это заслуживает уважения.

Серьёзно — или барс опять издевается?…

Склоняясь ко второму, наместник не стал уточнять и кивнул на рапиру.

— Ценная вещь.

— Красивая, правда? — Тэска рывком отцепил рапиру и широким, почему-то ленивым движением рассёк воздух. Пронзительный звук перекрыл ветер за окнами. — Кезоррианской работы. Ей скоро век, а блестит как новая.

— Я не видел её в коллекции, — Двуликий недоумевающе поднял бровь. — В твоей комнате. Ножи, сабля на стене…

— Ах. Будучи врачом, свой набор инструментов ты тоже величал коллекцией? — смешная старомодность всё ещё проскальзывала в ти'аргской речи Тэски; вот только наместнику больше не было смешно. — Там лишь то, что удобно держать под рукой. Не всё нужно вывешивать на стены.

И он провёл долгим, многозначительным взглядом по полотнищу с драконом. Наместник покачал головой.

— Ты никогда не отвечаешь так, как положено.

— Я отвечаю на все вопросы, что мне задают. Не больше, не меньше.

— И в твою похвалу трудно верить. Мне казалось, ты презираешь политику.

— Презираю? — Тэска пожал плечами, и кончик рапиры вдруг упёрся в кресло наместника — стоя в паре шагов, Велдакир не заметил движения. — К чему? Она меня просто не интересует.

Наместник отвернулся. В нише между окнами белела пустая напольная ваза — одна из тех, в которые каждую весну и лето по его приказу ставили свежие цветы. В голову пришла бредовая мысль: уж не увидит ли он в ней вскоре букет из мёртвых змеек или собственных костей?

— Тот фермер. Думаешь, я поступил с ним подло?

— Это ты так думаешь, раз спросил.

— У меня не было выбора.

— Он всегда есть, — Тэска говорил ровно, но на миг в огромных глазах наместнику померещилась боль. — Совсем всегда, господин наместник. Даже когда умираешь, ты можешь выбрать ту, — новый выпад рапирой — на этот раз в угол, — или иную сторону. Отсутствие выбора есть самообман.

— И самооправдание.

— Временами.

Наместник устало двинулся к креслу: в последние месяцы обязанность выстаивать речи и церемонии стала проблемой… Хавальд прав — пора размышлять о преемнике.

— Если бы по моей вине казнили или убили Браго, то фермера, а заодно и лорда Алди, выставили бы из Обетованного, — сказал он, упираясь ладонями в подлокотники. Они с Тэской теперь стояли лицом к лицу. — В гневе Хавальд страшен: не думает, что творит. Он считает Браго другом, поэтому в отместку мог бы извести и семью Алди, и эту бедную девушку… И сровнять с землёй замок Алдиглан. Ты знаешь, что с него станется.

А ещё Хавальд очень непредсказуем — и мог бы, наоборот, лично снести Браго голову.

Угольные глаза-пропасти пытливо прищурились.

— Кого ты убеждаешь, наместник? Меня или себя?

— Я доказываю, что ты не имеешь права судить. О людях. Обо мне, — наместник медленно выдохнул, глядя в юное, наглое, абсолютно бесстрастное лицо. — О моих решениях. Ты чужой. Ты исполняешь мои приказы, а я плачу за это и даю тебе приют — таким был уговор.

— Хочешь подчинить меня, Велдакир? — Тэска впервые назвал его по имени. Почему-то это подействовало на наместника, как удар по затылку. Он отпрянул: в грудь ему, сквозь бархат торжественной мантии и тунику из шерстяной нити, вонзилось что-то острое… Кончик чёрной рапиры. — Или хочешь этого?

Он только проколол ткань, но сердце наместника пустилось вразгон.

— Это непозволительно, — выговорил он, рассматривая сверкающее, стремительно-узкое лезкие. — Так нельзя.

Тэска наконец-то улыбнулся — как ни странно, вроде бы искренне.

— Неужели? Потому что я «не имею права»? — он отвёл рапиру, скрыв её за спинкой кресла. Наместник до сих пор не понял, почему не позвал стражу. — Ты ведь сам согласен, наместник, что у тебя нет права сидеть на этом кресле, принимать просителей… — Двуликий усмехнулся, смахивая с глаз чёрно-белую чёлку, — …под этим гербом. А у «коронников» нет права согнать тебя с него. А у фермера — отомстить за изнасилованную дочку, — он тихо отступил, уже не глядя на Велдакира. — Это не имеет значения. Разве суть жизни — не в том, чтобы делать нечто непозволительное?

Наместник сглотнул горькую слюну.

— Я хотел попросить тебя…

— …узнать всё об Иггите Р'тали, а после убить его? — скучающим тоном закончил Тэска. Его пальцы всё ещё обхватывали рукоять рапиры — нежно, немного женственно. — Я поразмышляю над твоей просьбой, наместник.

Велдакир громко хлопнул в ладоши, и стражники распахнули двери. Из коридора доносилась болтовня слуг с просителями, ожидающими своей очереди.

— Пока — только над первой частью. Пока не надо его убивать.

…Вьющиеся побеги шевелились: мелко дрожали от голода, тянулись к Уне, стремясь обхватить её за талию, шею или лодыжки. Она пятилась, спотыкаясь о корни в зелёных и чёрных пятнах. Она в панике хваталась то за зеркало, то за кулон, зачарованный русалками, направляющий заклятия воды и льда, — но побеги упрямо ползли.

Уна кашляла. Грудь разрывало от жара, глаза слезились; воздух был желтоватым из-за испарений, поднимавшихся над землёй. Наверное, каждый вдох здесь убивает её, но как перестать дышать?… Побегам эти удушливые облака никакого вреда не причиняли. Уна пятилась дальше и дальше, в глубь незнакомых зарослей.

Почему никого нет рядом? Лорда Ривэна, Инея, Шун-Ди…

Лиса?

Зеркало висело на поясе бесполезным куском стекла. Уна больше не чувствовала в себе Дара. Итак, надежды нет. Она умрёт скоро, так скоро — и через пару минут даже от тела ничего не останется: этот лес слишком голоден.

Как страшно, как не хочется умирать! Уна была готова расплакаться. Никогда бы она не подумала, что расставаться с жизнью так…