Юлия Пушкарева - Осиновая корона [СИ]

Историю не отобрать — и не всегда это к лучшему. Не когда во имя раздутых идеалов могут погибнуть тысячи.

— С нами, но Вы не видели, во что они превратили наш город, — Нальдо снова потряс головой, как щенок, и, если бы не лира, определённо зажал бы уши. — Наш, да простит меня Академия, прекраснейший город в Обетованном!

Наместник хмыкнул.

— Академия простит. В молодости мне довелось побывать в Вианте, и могу это засвидетельствовать, — он потянулся к столу и сделал глоток из бокала — подогретое вино напополам с водой и каплей лимонного сока. То, что нужно в холодный вечер тому, кто не должен злоупотреблять хмельным. — Ваши сады и храмы поразительны. Ещё мне помнится живописный пруд…

— Пруд Симиссо, — закивал менестрель. — Там, где плавали чёрные лебеди, и лимоны были высажены вокруг? Рядом с библиотекой кезоррианской Академии?

— Да, именно он.

— Сейчас это просто большая лужа, господин наместник, — усмешка менестреля была непривычно горькой. Он упал в кресло напротив, прижав лиру к груди, и опустил голову в знак печали. — Большая и зловонная, заросшая ряской. За ним много лет никто не ухаживает. И лебеди давно мертвы.

Новая молния с «подпевкой» раската грома подтвердила его слова. Хорошо, что сегодня с ними нет мальчика-флейтиста: такие темы не для детских ушей.

— Но, в любом случае, ваши стены и разноцветная плитка улиц на месте, — попытался сгладить положение наместник. — И те дворцы с колоннами, что словно парят над землёй… Непросто забыть их.

— Дворцы? — подвижные руки менестреля изобразили нечто вроде отжимания мокрой тряпки. — Вот что сделали и с ними, и с их владельцами. Не со всеми, конечно, но с большинством. Некоторые стоят в развалинах и заброшены, в других тюрьмы, лечебницы или лавки купцов побогаче, — он закрыл глаза. — Ничего не осталось от нас. На всём — пятна разложения, господин наместник, как чёрные пятна на белом Дворце Правителей. Тот самый, круглый и парящий, дворец тысячи колонн… Все его барельефы и портики — в копоти от заклятий, от огненных шаров и, — он криво усмехнулся в сторону окна, — молний. Дня не проходит в столице без стычки последние двадцать лет. Сторонники старых Правителей тщетно враждуют с новыми, почитатели прежних богов — с верящими в Прародителя, одни кланы чаров и эров с другими… И Высокие Дома, разумеется. Разрушили всё, что не разграбили и не перепродали, господин наместник. Мы гибнем. Остаётся лишь ждать, когда до Вианты дойдут кочевники из Шайальдэ, — менестрель помолчал. — Дойдут и положат этому конец.

Наместник долго не отвечал, подыскивая нужные слова и пытаясь понять, чего тут больше: утрированного, пафосного юношеского пыла или искреннего горя. Допил бокал; горло согрело изнутри сочетание лимона с нотками корицы и вишни. Непозволительное расточительство, если подумать — как и пение Нальдо. Тэска прав: пора собраться и плотнее заняться «коронниками».

Хотя, если подумать, Тэска никогда не говорил ему так. Он вообще никогда не давал открытых советов, каждой фразой оставляя наместнику обширное поле для толкований.

— Я наслышан о делах в Кезорре, и мне на самом деле жаль. Но…

— На самом деле? — подавшись вперёд, переспросил Нальдо. Его широко расставленные глаза пытливо блеснули.

Всё ясно.

Наместник откинулся назад, будто защищаясь. Честно говоря, он ожидал большего. Даже грустно в каком-то смысле.

— Должен ли я рассматривать Ваше пребывание здесь как посольство? — бесстрастно спросил он.

Менестрель издал смешок на грани с кошачьим шипением, встал и бережно положил лиру на стол — между стопкой документов из казначейства и городским планом Академии. Струны издали низкий надрывный стон. Нальдо теперь стоял на фоне окна, и его поджарая фигура в бордовой куртке и красно-коричневых бриджах (что поделать, менестрели обожают броские вещи — а кезоррианцы и вовсе уделяют одежде слишком, на взгляд наместника, большое внимание) казалась в полумраке кабинета вторым, отражающим камин, всполохом пламени.

— Скорее как крик отчаяния, господин наместник. Народные Правители никогда не назначили бы меня официальным послом.

— Да, но кто-то другой мог назначить Вас неофициальным, — Велдакир говорил с той же прохладной вежливостью, глазами оценивая расстояние до двери и до ящика стола, где лежал кинжал. Ближайший пост охраны — этажом ниже, у архива. Прискорбно. — Что Вам нужно, Нальдо? Давайте начистоту. «Без позолоты», как у вас говорят.

Менестрель блёкло улыбнулся.

— Только в южных землях. Там много нищих селений у истощённых виноградников, и золото для них — главный эталон красоты… Поскольку несбыточно. Как всегда, — он помолчал. — Я приехал попросить помощи, вот и всё. Помощи Ти'арга. И я не убийца.

— Звучит обнадёживающе, — пробормотал наместник, утомлённо проводя рукой по лицу — стирая испарину, выступившую от боли. Или от страха. За спиной Нальдо по-прежнему рыдал дождь: казалось, что створки полукруглого окна тоже обращаются в жидкость, растворяются. — И всё-таки что мне помешает арестовать Вас? Вы обращаетесь к королевству Альсунг с просьбой, которая может исходить только от властей Вашей страны. В противном случае Вы…

— Изменник, — по-кезорриански сказал — точно выплюнул — Нальдо. И запустил пальцы в густые чёрные волосы. Вновь чересчур картинно: будто актёр уличного театра, декламирующий стихи. Наместник терпеть не мог уличные спектакли, считая их жуткой вульгарностью и бессмыслицей. Хотя бы в этом его вкусы совпадали со вкусами Хавальда и двуров его двора. — Знаю. Но я никому не угрожаю. И обращаюсь именно к Ти'аргу, не к Альсунгу.

Ах вот оно что. Наместник вздохнул. Что за вечная обязанность усмирять мальчишек? Неужели это оттого, что природа не подарила ему собственного сына?…

— Сдаётся мне, Вы оговорились. Вы обращаетесь к Альсунгу, Нальдо, и ехать Вам следовало не сюда, а в Ледяной Чертог. У меня нет права решать такие вопросы в обход короля Хавальда.

— Да-да, — Нальдо прошёлся по кабинету и озабоченно сложил кисти у подбородка. Лицо у него исказилось, как у обиженного подростка — и правда, полная противоположность каменной сдержанности Тэски. — Понимаю. Но беда в том, что я не могу обратиться к королю Хавальду.

— Почему?

Наместник спросил, уже почти зная ответ. Менестрель взглянул на канделябр, на секунду опустил веки, и три свечи разом потухли. Темнота уплотнилась, наползла изо всех углов и щелей — непроницаемая, как глаза Тэски в облике барса; только робкий огонёк в очаге теперь пытался её разогнать. Выждав несколько мгновений, Нальдо сделал неуловимое движение рукой, мало похожее на его обычные размашистые жесты. Свечи загорелись снова, но бледно-зеленоватым светом.