Юлия Пушкарева - Осиновая корона [СИ]

Наместник молчал, признавая его правоту. Тэска снял с плеча невидимую соринку.

— И что ты покорная марионетка Чертога. Это ты, допустим, и не скрывал, но немалые силы в Кезорре теперь будут настроены против тебя… Они либо Хавальд. Дурное положение, действительно. Просто двойной тупик.

— Двойной тупик, — наместник улыбнулся. — Не знал, что ты умеешь играть в «лисью нору».

— Чем ещё было заняться в вонючей клетке Хавальда? — Тэска улыбнулся, но пропасти глаз не изменили выражения. Выглядело жутко. — Научился у стражников. К тому же я не поклонник лис. Итак?

Наместник облизал губы: из-за лекарства пересыхало во рту. Он чувствовал горький и затхлый медицинский запах — запах старости, — исходящий от собственного тела. И полное, стерильное отсутствие запаха в Тэске. Как и всегда.

— Итак. Если ты сам знаешь, о чём я прошу, то зачем спрашивать?

— Уточнение, — обронил Тэска. — Когда?

— В ближайшие дни, — наместник отвёл глаза, почему-то не в силах выносить это. Ему вообще было проще говорить с Двуликим, обращаясь к углу или ковру на полу. — Думаю, он уедет завтра-послезавтра. Как только прервутся дожди. Можешь проследовать за ним по тракту. Можешь здесь. Как угодно.

— Он едет сушей или морем?

— Морем, из Хаэдрана.

— Ах, бедная птичка не долетит до волн, — в глумлении Тэски не было задора — только безмерная усталость и равнодушие. Наместник вдруг осознал, что начал надоедать ему. Что ж, время пришло. — Как жаль. Знаешь, наместник, — он тягучим движением поднялся и подошёл к ставням. В щели между ними не виднелось ничего, кроме мокрой от дождя темноты. — Я не понимаю лишь одного.

Раскаты грома куда-то уплыли — должно быть, чтобы пошуметь вдоволь над Меертоном, лесом Тверси и студентами Академии. Интересно, сколько из них (хотя бы в мыслях) поддерживают коронников? Наверняка многие. Молодым нравится бунтовать.

— Чего же? — тихо спросил наместник.

— Почему ты удержал в живых Иггита Р'тали? Почему попросил только выследить его?

Вот он, этот вопрос. Наконец-то. Наместник закрыл глаза, почти благодарный оборотню за то, что тот сам подвёл к этому разговору.

— Потому что его убийство спровоцировало бы их. Разозлило. Лучше расправиться с ними по одиночке.

— Ложь, — пропасти сузились под чёрно-белой чёлкой.

— Ну, ещё у меня была мысль купить его. Предложить золото, замок в землях побогаче. Может быть, выгодный брак или титул при дворе Хавальда. Я сомневался, насколько это возможно.

— Ложь, — Тэска мгновенно и без единого звука — как тень — опять оказался рядом с постелью. — И ты сам знаешь, что это ложь.

— Да, — наместнику хотелось, чтобы Тэска обратился в барса — хотелось ещё раз, единственный раз, увидеть эту ненависть и непозволительную свободу. — Ложь.

— Тогда скажи это, — мягко приказал Двуликий. Руками он упирался в перину и шептал прямо в ухо Велдакиру. — Скажи сейчас, наместник. К чему тянуть?

Наместник безропотно, почти нежно, посмотрел в точёное бледное лицо.

— Ты прав. Есть ещё одна просьба. Просьба насчёт меня.

Ветер стих, и трава снисходительно прервала своё колыхание. Уна сидела в ней, окружённая зелёными стеблями и колосками, как часовыми, и наслаждалась короткой передышкой. Кажется, она никогда не видела такой высокой травы.

Разве что во снах.

Солнце уже не палило, как днём, и степь заливали мягкие сумерки — но небо всё равно осталось неправдоподобно синим, будто его жирно, в несколько слоёв, прокрасили лазурью. Так красиво и спокойно. Уне давно не было просто спокойно, и она с удивлением прислушивалась к себе, не доверяя новому ощущению.

Мимо, не глядя на неё, прошла троица кентавров: двое вороных и чалый, с песочным отливом, как у её Росинки. Хотя здесь сравнение с лошадью наверняка оскорбительно. Забавно.

Кентавры тихо беседовали на своём непроизносимом наречии; Уне казалось жутко нелогичным, что такие свободные существа, всю жизнь скачущие по открытым просторам, вкладывают мысли в резкие, шероховатые звуки и фразы, которые до утомительности долго тянутся. Может, это способ ненадолго остановиться — хотя бы так?…

С другой стороны, кентавры понравились ей. Понравились их медлительная поступь, основательность и серьёзность, ненавязчивое гостеприимство, так не похожее на бесконечные игры боуги. Им хотелось доверять, как мудрецам; с такой же гордой осанкой вышагивали иногда профессора в Академии-столице — их синие мантии маленькая Уна замечала издалека. Позже профессор Белми разочаровал её: мечта об Академии, навсегда недоступной для неё из-за самой глупой и самой упрямо-неизменной причины в мире — пола, — растаяла, оказавшись яркой пустышкой. Выяснилось, что профессора тоже бывают заносчивыми, ограниченными и даже не особенно умными людьми. Что они — возмутительно — могут вытягивать из чужих кошельков деньги, почти не готовясь к занятиям и вовсе не обожая науку. Это долго не укладывалось у Уны в голове — лет, по крайней мере, до четырнадцати.

С кентаврами было иначе. Мудрость здесь почиталась; астрономы, историки и переводчики уважались (по-своему, конечно) сильнее воинов. Мудрость не дополняла жизнь, а оставалась её естественной частью — ступенью к свободе, которой на этой стоянке было пропитано всё. Всё, вплоть до мальчика (жеребёнка?), который днём завёл разговор с Тимом, а потом просто так, не задумываясь и не спрашивая разрешения у взрослых, принёс ему и Уне глиняную плошку с творогом. Творог был облит диким лесным мёдом — скорее горьким, чем сладким, — но почему-то оказался не менее вкусным, чем лакомства боуги. После жеребёнок ускакал прочь и, наверное, вскоре забыл о странных чужаках — его вела спонтанная, лихая радость жизни.

Кентавры вообще, кажется, радуются красоте и магии Лэфлиенна больше и искреннее, чем Лис. Не рвутся на восток и не живут в вечном напряжении на грани с истерикой. Этому раненому следовало бы у них поучиться.

Как и мне самой, собственно.

Случай с Лисом совершенно выбил Уну из колеи. Она всего лишь ждала (уже, наверное, пару часов), пока Шун-Ди закончит переговоры с вождём садалака и позовёт её под его навес. Слушала топот копыт, вдыхала запах травы и смотрела в безмятежное, как зеркало (но не зеркало Отражений, разумеется), небо. Казалось бы — расслабиться, и всё; но до конца не получалось. Страх, пережитый в те несколько минут, выпил до дна её силы; Уну недавно перестало трясти.

Она не думала, что так сильно, до бессмысленной паники, боится за Лиса. Что так сильно привязалась к нему.

Почему бы ей, впрочем, не привязаться к нему? Он, конечно, хам и самовлюблённый лицемер, но он привёз ей Инея, и помогает искать лорда Альена, и проделал с ней долгий путь…