Юлия Пушкарева - Осиновая корона [СИ]

— Сосны Паакьярне и южное побережье прекрасны, но они — лишь стенки ларца, таящего сокровища. Смотрите на наше небо, дышите нашим воздухом, ешьте нашу еду, пока можете, — он кивнул на скатерть, уставленную большими глиняными чашами; их доверху наполняли ягоды, орехи, творог и мелкие белые шарики, напоминающие сыр. В двух чашах по центру зеленели салат и какие-то поджаренные треугольные листья. На них лорд Ривэн косился с плохо скрываемым омерзением. — Ибо нет в Обетованном более дивной, исцеляющей земли.

Шун-Ди переводил спокойно, но слегка удивлённо, лицо кентавра же сияло восхищением. Лис смеялся именно над этой любовью кентавров к своей земле, доходящей до исступления, словно любовь к женщине. А Уне теперь казалось, что ничего смешного в этом нет.

Арунтай улыбнулся одними глазами.

— Верголис-Линт — наш поэт и один из мудрейших братьев в садалаке, — перевёл Шун-Ди. — Также представляю тебе, Уна из Ти'арга, звездочёта Паретия-Тунта.

Старый кентавр, днём отдавший приказ о носилках, угрюмо кивнул ей. Верголис-Линт открыл было рот, чтобы продолжить свою поэму в прозе, но почтительно умолк, когда вожак опять заговорил.

— Мы приносим извинения за случай с оборотнем и берём на себя ответственность за его лечение. Лурий-Гонт виновен и заслуживает строгого выговора, а также ряда внеочередных дел.

Дел. Сплести лишнюю корзину или пару верёвок? Попасти овец два дня подряд? Или (страшно подумать) провести торги с боуги? Ему, бедняге, наверняка придётся несладко.

Уна осознала, что всё ещё зла на юного вспыльчивого кентавра. Зла из-за Лиса. Это открытие не обрадовало её.

Шун-Ди смотрел на неё с немой просьбой о сдержанности. Даже обидно: всерьёз считает, что она способна перечеркнуть все его старания?… Она ведь не Лис, чтобы сверкать здесь злопамятным шутовством.

— Я принимаю извинения и предлагаю забыть об этой неприятности, — с улыбкой сказала Уна, самой себе до отвращения напоминая мать.

Лорд Ривэн наклонился к скатерти и — якобы от скуки — выбрал себе два ореха покруглее. Один протянул Уне и быстро пробормотал:

— Есть кое-что ещё. Личные мотивы. Оборотни из местной части Леса растащили останки его старого отца. Арунтай сказал нам: тот умер несколько дней назад.

Растащили. Уна стиснула зубы и ощутила, как сияющее сознание Инея прикоснулось к ней с сочувствием.

— Ясно.

Голубоглазый Верголис выдал длинную, ритмичную фразу, на мгновение грустно повисшую в воздухе. Шун-Ди кашлянул и попытался перевести:

— Он говорит, что никому не под силу сохранять самообладание, когда мир… Не знаю толком, как это передать. Сломан? Вывихнут? Что боль и утрата любого толкают на безумные вещи.

Ещё бы. Это она знала, к сожалению, слишком хорошо. Когда землю выбивает из-под ног, когда рушатся все опоры — не так уж важно, заканчиваются эти ноги ступнями или копытами. Когда уходит кто-то, на ком держалось все.

Взгляд Верголиса-Линта теперь её настораживал. В блеске этого взгляда было не меньше безумия, чем у Маури Бессонника. А может, и больше, потому что оно не сглаживалось ложью и игрой.

— Спроси, в чём же, по его мнению, этот вывих.

— В восхождении Хаоса, — пресекая новую тираду, ответил Арунтай. Сказав это, Шун-Ди убито потёр костяшкой пальца своё клеймо.

— Мы уже обсудили это с ними, Уна. Судя по всему, за последние луны силы Хаоса окрепли и возросли. Его Цитадель никогда не была особенно сильна в Обетованном, но баланс снова кренится, как двадцать солнечных циклов назад. Так сказал Верголис.

Уходи. Здесь правят тёмные боги.

Услышав о Хаосе, что-то в Уне встрепенулось в тревожном ожидании — как чёрная, загнанная в глубину чащи птица. Сова, что вдруг кричит среди дня в цветущем саду. Шун-Ди как-то сказал, что слышал такую в Кезорре, среди жасмина и бело-розовых вишнёвых деревьев; и что кезоррианцы видят в этом предвестие беды.

— В чём это выражается?

— Нападения оборотней и грифов. Странное поведение некоторых духов стихий, атури, и древесных драконов, — той же скороговоркой пробормотал лорд Ривэн, а потом, как ни в чём не бывало, попросил Шун-Ди дипломатично восхититься вкусом орехов. Тот пожал плечами, но просьбу выполнил.

— Угощайтесь, — сказал Арунтай. — Всё это в вашем распоряжении.

Уна вежливо поблагодарила и осталась стоять. Набивать живот, сидя в тени трёх кентавров, которые и без того глядят на неё, как судьи на воровку, сверху вниз? Нет уж, спасибо. Никакого аппетита у неё не было.

Заговорил старец Паретий. Жестами величественными, как у короля (такого Уне легко было представить за астрономическими расчётами), он указал на пару блюд и что-то пояснил. Голос звучал внушительно, как и у Арунтая, но с призвуком каркающей враждебности.

— Он говорит, что это — солёный творожный сыр. Кентавры зовут его степным жемчугом, — Шун-Ди улыбнулся. — А эти листья — с деревьев Гаар. Очень вкусны и питательны.

— Потрясающе! — закивал лорд Ривэн, а Уне брезгливо шепнул: — Сыр неплох, а вот листья лучше не пробуй. Нечего и прикасаться к такой гадости.

Паретий-Тунт, прищурившись, задал язвительный вопрос; Верголис и Арунтай усмехнулись. Шун-Ди озабоченно завозился на своём тюфяке.

— Досточтимый Паретий слышал, что на восточном материке люди варят мясо, а потом едят его с водой, в которой варили. Он интересуется, правда ли это.

Уна подтвердила и любезно добавила, что это называется супом или похлёбкой. По крайней мере, в Ти'арге.

— И туда же вы добавляете зелень? — морщинистое лицо Паретия-Тунта всё больше искажалось от отвращения. Верголис задумчиво созерцал полотнище навеса — возможно, складывал изысканную строку о похлёбке.

— Да, часто, — осторожно ответила Уна. — Лук и другие овощи.

— Пища богов, — вздохнул лорд Ривэн, тоскливо глядя на листья и ягоды.

— И всё это потребляется вместе?

— Совершенно верно.

Паретий-Тунт промолчал, уже даже не скрывая отвращения. Уна прикусила губу, силясь не засмеяться. Видимо, лучше не говорить, что бедняки и воины в походах нередко варят похлёбку из конины.

Арунтай-Монт провёл по земле копытом, оставив глубокую тёмную борозду. Будто показал, что перерыв окончен.

— Итак, Уна Тоури, Хаос силён и преследует нас. Много дней нашему садалаку нет спасения от грифов и оборотней — лис и волков, — куда бы мы ни отправились. Они воруют наши запасы, нападают на нас, оскверняют тела ушедших дальше по пути Гирдиш… И уверяют, что мы не имеем права вторгаться на «земли Хаоса».

— Земли Хаоса? — растерялась Уна. — Разве в Лэфлиенне есть нечто подобное?

— Нет. Но, видимо, эти Двуликие считают иначе, — Арунтай помолчал. — Поэтому одна из двух ваших просьб нас смущает.

— Они обе нелепы, — отрубил Паретий.