Юлия Пушкарева - Осиновая корона [СИ]

Поужинали наспех и молча: настроения для болтовни ни у кого не было. Кроме, пожалуй, Тима — безмятежность никогда не покидала его, и только барьер языка останавливал. Подарки боуги закончились, так что пришлось жевать горькие лепёшки кентавров на травяной муке вприкуску с мёдом и ягодами; Лис, конечно, заявил, что лучше поголодает. Шун-Ди не осуждал его: сам с мысленным вздохом вознёс очередную благодарственную молитву Прародителю, который когда-то, как говорят в низших кастах, благословил миншийскую кухню.

Уне не хватило места, чтобы поставить палатку, и она уснула прямо на мху, завернувшись в плащ. Уснула мгновенно, пробормотав что-то невнятное и не шевелясь — как безмерно уставший человек. Шун-Ди хотел попросить её создать на ночь какое-нибудь защитное заклятие, пусть самое простое, но постыдился, увидев, как она обессилена. Бедная девочка. Даже старик Аль-Шайх-Йин в экспедиции был более вынослив.

Всё-таки юная ти'аргская леди, воспитанная в замке, где служанки стирали ей платья и укладывали волосы, а повара готовили ужин — не лучший кандидат в боевые маги на время путешествия. Хоть с драконом, хоть с сильным Даром. Шун-Ди много раз объяснял это Лису — терпеливо, точно замечтавшемуся ребёнку, — но тот не послушал его, а теперь уже поздно.

Шун-Ди удивлённо поймал в собственных размышлениях нотки сочувствия и — правда, нежности?… Раздражение, возникшее в садалаке, незаметно прошло: он вообще не раздражался на Уну подолгу и делал это лишь тогда, когда её поступки угрожали здоровью или покою Лиса (если допустить, что тот когда-нибудь бывал спокойным). Ему было жаль Уну, и эта жалость не была снисходительной. Жалость на равных, сострадание с уважением — возможно, с уважением друга.

Наверное, у Лиса хватило бы глупости назвать это любовью, если бы Шун-Ди поделился с ним.

На этой дикой мысли он уснул — под бормотание Лиса: тот на наречии Двуликих шептал что-то Инею, привалившись спиной к буку. Костёр они, естественно, не разводили (всё равно что зажечь сигнальные огни); было прохладно и сыро. Где-то придушенно покрикивала ночная птица. Лиса на карауле должен был сменить лорд Ривэн, а самого Шун-Ди в этот раз припасли напоследок, к рассвету. Редкий подарок — проспать без перерывов почти всю ночь.

Впрочем, подарком не удалось воспользоваться. Хотя Шун-Ди заснул с чётками в руках, головная боль не прошла, а сны пришли тяжкие и тоскливые — как осенняя слякоть в Ти'арге. Он слышал в них тот же шёпот на незнакомом языке, который днём принял за голос атури; кожа горела от жара, во рту пересохло. Шун-Ди бежал прочь от жара, к морю и тени, затыкал уши, чтобы не слышать порочные голоса, а они всё звали его рабским, презрительным именем — Шун-Ди-Го, Шун-Ди-Го…

— Шун-Ди-Го. Шун-Ди-Го, проснись, но очень тихо.

Он открыл глаза и сразу узнал на плече цепкие пальцы Лиса. Пальцы другой руки бесцеремонно зажимали ему рот.

— Не будешь кричать? Теперь приподнимись. Медленно.

Шун-Ди подчинился и, разлепив припухшие веки, сдавленно охнул. Их крошечный лагерь окружали жёлтые и зелёные, мерцающие в темноте огни.

Два таких же огня горели за плечом Шун-Ди. Глаза Двуликих.

— Можешь встать, но потом не двигайся. И, главное, не поднимай руки, — выдохнул Лис ему в ухо и бесшумно шагнул к спящему лорду Ривэну, чтобы проделать ту же операцию с ним.

Шун-Ди встал, ощущая всё тот же жар и мерзкую сухость во рту. Воздух гудел от магии; камень на груди Уны пламенел, будто мак — знак невесты. Он не мог рассмотреть, кто именно к ним пожаловал, но во мраке угадывались гибкие, стройные тела и узкие морды; лисы или волки. А может, все сразу — если Арунтай-Монт был прав насчёт их союза…

Всё плохо. Всё очень плохо. В горло Шун-Ди позорной петлёй впился страх.

Лорд Ривэн вскочил сразу; Уна спросонья вскрикнула и испуганно вцепилась в Лиса, но тут же опомнилась и отпрянула. Из темноты донёсся утробный низкий рык. Волки. После короткого замешательства Уна коснулась зеркала, сделала какое-то неуловимое движение, и над её ладонью вспыхнул голубоватый огонь. Свет был не мягким, как у заклятий Индрис, а острым — точно от городского фонаря; по глазам полоснула боль.

Когда к Шун-Ди вернулось зрение, он разглядел гостей. Две лисы и несколько волков; сколько именно, он не понял — думать мешала липкая хватка страха. Лисица, стоявшая ближе всех, прижала уши к голове и пружинисто вытянула передние лапы, словно приготовившись к атаке. Её шерсть отливала тёмно-красным, цветом спелого граната — и, подобно кулону Уны, источала мрачное потаённое сияние. Вторую лисицу, обыкновенного рыжего окраса, он бы вряд ли принял за Двуликую при встрече — если бы не чёрная отметина на лбу, по форме напоминающая звезду. Свои, лесные рабские клейма?… Эта мысль почти толкнула на нервный смех.

Волки были серыми и чёрными, очень крупными; под роскошной шерстью (такую впору соболям или диким кошкам) бугрились мышцы. Один из них, самый юный на вид, оскалился и со вполне очевидными чувствами медленно помахивал хвостом. Эти равномерные, чёткие движения почему-то наводили большую жуть, чем поблёскивающие в голубом свете клыки. Шун-Ди на глаз сравнил их длину с длиной клыков Лиса, и ему стало вдвойне не по себе.

Они не похожи на тех, других, полтора года назад. Они озлобленны. Они жаждут крови.

— Уна, держись поближе ко мне, — сдавленно распорядился лорд Ривэн.

Он выхватил кинжал — лезвие блеснуло, как серебристая рыбка, — и красная лисица, припав животом к земле, ответила гневным тявканьем. Шун-Ди облился новой порцией пота; если сейчас отжать его одежду, то наверняка наберётся полный бочонок, в каких на миншийских торговых галерах перевозят вино.

— Не надо, милорд.

— Да, уберите оружие, — поддержал Лис.

— Но…

— Сейчас же.

Лорд Ривэн неохотно сунул кинжал в короткие ножны на поясе, однако не бросил на землю и не убрал в сапог. Шун-Ди это не понравилось. Ему вообще не нравилась эта ситуация, целиком и полностью.

— Иней? — обронил Лис.

— В лесу, недалеко, — сказала Уна. Она стояла очень прямо, неотрывно глядя на оборотней, и в своём колдовском огне казалась бледной, как призрак или утопленница. Шун-Ди заметил, как то ли от ужаса, то ли от возбуждения расширились её зрачки. Сапфир полыхал пронзительно — сигнал к бою или приветствие родственному Хаосу?… — Вместе с Тимом. Я предупредила его, чтобы пока не прилетал.

— Отлично, — Лис вздохнул, золотой тенью скользнул вперёд и встал на одно колено напротив красной лисицы. Близко, едва не прикасаясь лбом к её носу. Стук собственного сердца оглушал Шун-Ди. — Я кровный ваших кровных из рода Снатхэрреи. Коготь за коготь и жизнь за жизнь. Мы не враги.

Он заговорил, естественно, на языке Двуликих, но перевести никто не попросил. Тот редкий случай, когда всё ясно без перевода.