Юлия Пушкарева - Осиновая корона [СИ]

— Я не проклинаю его, — Нитлот открыл высокую дверь, не прикасаясь к ручке. — Просто не понимаю, почему ты так хочешь его вернуть. Переживаешь за семейное счастье Уны?

Индрис с вызовом хмыкнула.

— Почему бы и нет?

— Я серьёзно, Индрис. Без него в Обетованном куда спокойнее.

— О да. И скучнее.

Скучнее? Нитлот не понимал тех, кто не ценит успокаивающую, уютную повседневность. Повторяемость одного и того же, покой — разве не в этом подлинное счастье? Зачем все эти бури и потрясения, опасности, предательства, боль?… Альен был зависим от боли, не мог без неё жить — и, возможно, ухитрился заразить этим добрую половину Долины.

— Последствия будут непредсказуемыми, — обречённо сказал он в спину Индрис, которая уже пружинисто шагала по коридору.

С двух сторон тянулись двери мастерских и хранилищ зеркал; у одной из них, чёрно-серебряной, стояла завешенная полотнищем заготовка. Изнутри доносились бормотание и тихий смех зеркальщиков. Индрис свернула налево — во второй, точно такой же, коридор: магия расширяла Меи-Валирни изнутри, как и почти все здания в Долине.

Нежный и грустный перебор струн наполнял следующий коридор, обитый синей тканью. За дверью, приоткрывшейся от сквозняка, Нитлот увидел ученицу-кезоррианку — тоненькую смуглую девушку — и её Мастера. Арфа, стоявшая между ними, играла сама по себе и множилась в десятке зеркал, безмолвно слушавших музыку.

— У Альена сейчас нет того могущества, которое давал ему разрыв. И он больше не якшается с тауриллиан из-за океана, — Индрис ответила, не оборачиваясь (Нитлота чуть уязвила эта небрежность), потом наспех стёрла защитный знак, начерченный на очередной двери, и незримый механизм тихо щёлкнул в замке. — Проходи, Зануда.

— Какая-то часть этого могущества с ним навсегда. Увы. И ты представляешь, что будет с Хаосом после его возвращения? Представляешь, как всколыхнётся Сила?

— Представляю ли я? — Индрис фыркнула, отступая на полшага. Её глаза призывно блестели в полумраке, и арфа, казалось, играет для неё одной. — Смотри сам. По-моему, подтверждение уже есть.

Что ж, заурядное хранилище. Оно довольно глубоко в Меи-Валирни, значит — древнее. Нитлот ожидал увидеть то, что видел множество раз — тишина, ряды зеркал в пыльных рамах, витающая над ними потускневшая магия…

Но в нос ему ударил особый, сладко-гниловатый и в то же время приятный запах. Чёрные розы. Их шипы, стебли, нераскрывшиеся бутоны оплетали больше половины зеркал, составленных плотными рядами. Карабкались по стенам. Толстым коконом затянули стол в центре комнаты — так, что колбочек с зачарованными жидкостями и инструментов для работы со стеклом не было видно. Под подошвой что-то хрустнуло; Нитлот брезгливо отдёрнул ногу. Раздавленный бутон казался воплощением черноты — проглатывал свет без единого отблеска.

Будто сделан из тени.

Нитлот не знал, что сказать.

— Они появились за ночь, — вздохнула Индрис. — Ещё вчера ничего не было.

— За ночь, — повторил он, осторожно касаясь ближайшего стебля — его начало вилось по ножке стола и уходило куда-то в глубину помещения, к потайным углам. Гладкий и холодный наощупь, непроницаемо чёрный. Дрожь тёмной магии вокруг него была такой отчётливой, что Нитлот ощутил нечто вроде гадливости. — Ты думаешь, что это?…

— Да, — Индрис прошла вдоль ряда зеркал и сорвала покрывало с одного из них. Оно тяжёлыми складками обрушилось на стебли; кое-где шипы сразу же прокололи ткань. Нитлот близоруко прищурился — и рассмотрел на зеркале авторское клеймо, а потом и небольшой изъян, нарушавший магический рисунок. В раме не хватало фрагмента стекла.

— Это же…

— Точно. Последний шедевр Фиенни, — за усмешкой Индрис пряталась старая боль. — Зеркало воспоминаний. Оно хранится здесь. И розы только здесь. Чуешь запах?

— Чую, конечно, — Нитлот обошёл стол и попытался приподнять край чёрного кокона. Опрометчиво — руку ему сразу ужалил шип, и под большим пальцем выступила капля крови. Невесело. — Запах Хаоса. Он здесь повсюду. Они выглядят, как те тени, что просочились тогда из разрыва… Из-за Альена.

— Это ли не предвестие? — голос Индрис, тихий и серьёзный, звучал словно издалека. Нитлот смотрел на набухающую каплю, на розы, и страх всё сильнее сдавливал голову… Ох, Альен. «Магия и воля к власти». — Он скоро вернётся, Зануда. И ты прав — никто не знает, что это может означать.

— А Уна одержима его возвращением.

— Да, — Индрис подошла, взяла его руку в свою и прижала платок к ранке. — И именно поэтому мы не должны бросить её. Не должны.

Их путешествие тянулось восьмой день. Небо было прекрасного лазурного оттенка, воздух — одуряюще чист и свеж, невысокие горы Райль покрывал мягкий мох, стройные факелы кипарисов и кусты с ягодами, которые Лис называл диким виноградом. Ничего, кроме редких и некрупных камнепадов где-то в вышине (снизу казалось, что кто-то забавы ради пересыпает гальку) да надрывных криков птиц по ночам, не нарушало блаженную тишину. Степь и лес Двуликих вспоминались смутно, как страшный сон, навсегда оставшийся в прошлом. В других обстоятельствах Уна наслаждалась бы всем этим.

Совсем в других обстоятельствах. Без давящих снов по ночам. Без шёпота Хаоса в голове. Без клятвы, данной союзу оборотней и кентаврам — клятвы, которая обязывает её привести их прямёхонько в Ти'арг, к ничего не подозревающим осинам Кинбралана, слугам, матери и тёте Алисии.

Без восторженно-поэтичного кентавра, который день и ночь вещает о какой-то Возлюбленной и любую тему сводит к ней, точно помешанный. Будто здесь хоть кому-нибудь интересна его личная жизнь.

Без одиночества, что червём точит сердце.

Без убитого взгляда Шун-Ди, у которого, похоже, совсем опустились руки.

Без Лиса, который напрочь прекратил разговаривать с ней.

Без всего этого она наслаждалась бы. Наверное. Но сейчас мечтала, чтобы дорога скорее закончилась — и неважно, что будет дальше.

Только Иней утешал её: Уне казалось, что она может бесконечно наблюдать за его пируэтами и петлями в воздухе над низкими скалами и покатыми плечами холмов вдоль побережья. Днями, неделями — и это никогда не надоест. Иней летал теперь низко, чтобы быть к ней поближе (атака оборотней приучила его к осторожности), и так становился заметнее его сверхъестественно быстрый рост. Если раньше, глядя с земли, как он стремительно поднимается к нижним слоям облаков — будто котёнок, льнущий к пушистому брюху бело-серой матери, — Уна мысленно сравнивала его с молнией, то теперь для молнии он был слишком крупным и мощным. Удивительный местный воздух так действует на него или просто настало время?… Кости тяжелели, мышцы набухали под серебристой чешуёй, размах крыльев увеличивался; однажды Уна представила, в кого Иней превратится пару лет спустя, и ощутила странную смесь ужаса (до дурноты), восторга и тревоги. Как он будет жить в Кинбралане, да и вообще в Ти'арге? Есть ли ему место в мире людей? И место, и пропитание: диких коз в Старых горах ему не хватит, а крестьяне вряд ли привыкнут к тому, что их скот вместо волков ворует крылатый ящер. Аристократы куда проще, чем они, принимают всякие безумные нововведения, и здоровая грань «хорошо — плохо» у них больше размыта.