Юлия Пушкарева - Осиновая корона [СИ]

Договорила она с заминкой, потому что смуглая жилистая рука подхватила рюкзак со спины Тима, один за другим расстегнув ремни. Боуги благодарно фыркнул, потёр веснушчатый нос и унёсся вперёд по ущелью — лишь мелькнула зелёная курточка.

Фарис легко забросил рюкзак на одно плечо. Уна инстинктивно отступила: вблизи кентавр был так огромен, что вся она пропадала в его тени. Подавляющее чувство. Странно, что раньше она не думала о его силе — только о грустных, мерцающих лихорадочным блеском глазах поэта и виртуозном знании языков.

О его силе — и о силе его сородичей. Они не только астрономы, философы и врачеватели. Они воины, способные без особых усилий переломить человеку позвоночник ударом копыт или попасть ему стрелой в глаз с громадного расстояния.

И теперь, когда бунтующие племена Двуликих покорились её крови, кентавры тоже придут в Ти'арг.

Уна вымученно улыбнулась. Хорошо, если Фарис не догадался, куда зашли её мысли.

— Спасибо. Ты очень любезен.

— Нам нельзя терять время, — проницательный, но простодушный Фарис никогда не отвечал на комплименты. — Может быть, какое-то создание и избрало Тан Эсаллар своим убежищем, но мы не должны тревожить его.

— Безусловно, пока оно не потревожило нас, — Лис провёл ладонью по шершавому боку скалы, продолжая принюхиваться. Он чуть наклонился, подобравшись, как кошка перед прыжком. — Иней прав, досточтимый толмач: лучше разведать дорогу. Понюхать траву перед скачкой, так скажем.

Темы травы, степи и копыт теперь возникали в шутках Лиса постоянно; впрочем, Уна почти привыкла к его бестактности. Фарис не ответил — просто медленно побрёл дальше по каменистой земле, и остальные двинулись следом. Лис жался к скале и то наклонялся, то выпрямлялся, пытаясь уловить терзающий его запах угрозы. Под рубашкой (сегодня малиновой) на худой спине проступали узлы повязок.

Уна впервые подумала, что в нём много жалкого — особенно в моменты напускной храбрости. Больше жалкого, чем завораживающе-прекрасного.

Эта мысль отрезвляла. Неприятно, с одной стороны, а с другой — так гораздо легче. Наверное, порой полезно разочаровываться.

Хищная птица снова вскрикнула, расколов тишину над горами, и её крик продлила другая. Словно предупреждение. Уна провела рукой по лбу — влажный. Всё же как жарко. Странно думать, что в Ти'арге уже недалека пора первого снега.

— Они долго не возвращаются, — напряжённо сказал Шун-Ди.

И правда: они дошли уже почти до той кучи камней (кстати, подозрительно напоминающей последствия обвала — хоть Фарис и клялся, что крупных обвалов в Тан Эсаллар не бывает), за которой ущелье поворачивало, резко надламываясь вправо, а Инея и Тима всё ещё не было.

Уна на мгновение закрыла глаза, мысленно потянувшись к тёплому костерку драконьего сознания. На этот раз вышло просто и привычно — неужели она наконец-то научилась?… Волна Силы скользнула к зеркалу, незримо впиталась в зачарованное стекло — но Иней не отозвался.

— Думаю, с ними всё хорошо, — сказала она, успокаивая скорее себя, чем Шун-Ди. — Я бы почувствовала неладное.

Вскоре она расслышала далёкий гул — мягкий, будто шуршащий. Вода? Шум доносился из-за ребристых выступов скал и с каждым десятком шагов становился громче.

— Мы близки к спуску, — обернувшись, провозгласил Фарис-Энт; его светло-карие глаза сверкали предвкушением. — Слышите поток? Эта речка берёт начало здесь, в горах Райль, и течёт на восток к океану. Вдоль водопада идёт тропа вниз, к речной долине и лесу.

— Тропа? А кентавр уверен, что она существует? — со вздохом спросил лорд Ривэн, услышав перевод Шун-Ди. Он остановился, чтобы стряхнуть каменную крошку с подошвы сапога — уже не такого блестящего, как в начале путешествия. Эта крошка в ущелье была повсюду, а ещё приходилось то и дело переступать через крупные камни, отколовшиеся от скал. Один из валунов дотягивался Уне почти до пояса — он казался живым существом, покрытым изумрудной шёрсткой мха и лишь до поры до времени погружённым в спячку. — Если там столько же камней и склон отвесный, то, простите, пусть ломает ноги в одиночестве. Для него и риск, кстати, больше… Прости, Уна.

— Тропа надёжна, — произнёс Фарис-Энт. — Я спускался по ней много раз.

Стены ущелья разомкнулись, впустив больше света в каменный коридор. Кентавр уже не глядел ни на кого из спутников — только вперёд, на лазурное небо и терявшиеся в дымке склоны гор — громадные, дремотно-неподвижные, присыпанные зеленью кустарников и штрихами кипарисов. Внизу, совсем рядом, лежит то, что притягивает его сердце. Его сокровище.

Уна слышала ту ночную беседу Фариса и Шун-Ди — от слова до слова. И то, что кентавр служит драконице, как рыцарь служит своей даме, лишь в первый миг показалось ей безумием. Потом она подумала о Лисе и себе, о Шун-Ди, лорде Ривэне, матери — и с новой силой поняла, как глупо разграничивать «безумное» и «нормальное». Какие могут быть нормы в любви?…

— Фарис — наш проводник, милорд. Мы должны доверять ему.

— Да-да, — лорд виновато улыбнулся. — Конечно.

Под укоризненным взглядом Уны он всегда стушёвывался. В отличие от Лиса: тот не реагировал на изменения чужой мимики, как ни в чём не бывало играя по своим правилам.

И в этом ведь тоже немало жалкого, вдруг подумалось Уне. Лис до последнего идёт напролом, резвится и играет — но не меняется. Она легко могла представить, как он будет повторять всё те же шутки про кентавров, петь всё те же непристойные песенки, заниматься всё тем же безобидным самолюбованием десять, и двадцать, и тридцать лет спустя — не изменившись даже внешне, ибо Двуликих долго не касается старость. Он кажется Шун-Ди непостижимым, но на деле предсказуем, как и все смертные.

Все — кроме, быть может, её отца.

Прямо-таки день внутреннего развенчания Лиса. Замечательно, что Иней отлетел и не слышит её мыслей: он бы долго насмешничал по этому поводу…

Надо бы посоветовать Шун-Ди устраивать себе такой день. Раз в месяц, к примеру.

Вода теперь шумела ещё ближе, где-то справа: гул непрерывно стоял у Уны в ушах, до щеки долетели мелкие брызги. Она вдохнула влагу, висевшую в воздухе, вслед за кентавром шагнула вперёд, обогнув очередной выступ — и увидела.

От этого зрелища стало трудно дышать. Перед ними, всего в нескольких шагах, скала обрывалась; стены ущелья крыльями распахивались с двух сторон. Справа белым шумящим вихрем низвергался водопад — неширокий, но резкий, будто бурно доказывающий свою правоту, с высоты он обрушивался в долину, и пенные струи грохотали, задевая замшелые камни гор Райль; снизу куполом вздувалось плотное облако брызг. И там же, внизу, лежала долина: серебристой, слепящей бликами лентой вилась река, но её подавляли и прятали густо-зелёные заросли; лишь кое-где виднелись бледные пятна бездревесной земли. Строптиво тянулись к небу кипарисы (отсюда их острые кроны казались тёмными точками), а бок о бок с ними росли кудрявые и раскидистые соседи, перевитые шнурами не то лиан, не то плюща — их названий Уна не знала. То тут, то там пушились под солнцем белые и желтовато-розовые, цвета персика, участки: деревья цвели. Речка, петляя между покатыми холмами, уносилась на восток — к изгибу хребта, и горы пропускали её, точно строгие стражи. Вблизи, во время пути, они виделись не очень большими — но на самом деле были огромны, необъятны, и это простое ощущение впервые заставило Уну вздрогнуть и оробеть. Так же огромна была и долина, хранящая лес Эсаллар, как корона хранит самоцветы. Земля спокойно, сосредоточенно дремала под ничем не скованным небом — чистейшей, чуть позолоченной голубизной, по которой лишь изредка проплывали, распластавшись на ветре, хищные птицы. Земля лежала, просто была — и судьбы смертных, их боли и радости нисколько не занимали её.