Юлия Пушкарева - Осиновая корона [СИ]

Интерес — свой или вынужденный? Она не хотела думать об этом.

— Да. Кое-кто из Кинбралана нас предал… Мой друг. Он был осведомителем наместника.

Новая улыбка краешком губ. Мать можно понять, если она теряла голову от этой улыбки.

— Старые сюжеты повторяются, вызывая новую боль… Как всё знакомо. Кто сейчас наместник?

— Ти'аргец, его зовут Велдакир. Говорят, бывший лекарь.

— Лекарь, вот как.

Тем же тоном он мог бы сказать «забавно», или «интересно», или «что за вздор». Абсолютная степень закрытости.

— Так ты вернёшься? — спросила она, послав в бездну условности и ускользания. — Если это возможно. Власть Альсунга влияет и на магию: король Хавальд запрещает её.

— Это заметно, — он нахмурился. — Баланс в Мироздании сильно искажён из-за Обетованного. Едва ли Ти'арг — единственная причина, но, думаю, одна из основных. Дар нельзя подавлять, он должен развиваться, — ещё один режущий синевой взгляд. — Наверняка ты и сама поняла это.

Естественно, поняла. Ведь кто-то передал ей и свой Дар, и своё проклятие.

«Так ты теперь — страж магического баланса?» — вертелось у Уны на языке, но она вовремя остановила себя. Не стоит лезть в то, что заведомо от неё закрыто. Здесь правят тёмные боги.

— Очень нужно, чтобы ты вернулся. Ти'аргу нужна твоя сила, чтобы свергнуть короля Хавальда. Восставшие пойдут за тобой, — Уна сглотнула сухость в горле и добавила: — И некоторые жители запада.

Тёмная бровь приподнялась уже не столько надменно, сколько с лёгким любопытством. Уне показалось, что и море внизу, заинтересовавшись, стало плескаться чуть тише, а в чаячьих воплях возникла пауза… А может, не показалось.

— Ты не теряла времени даром. Кто именно?

— Один садалак кентавров. Возможно, древесные драконы. Возможно, часть боуги. Оборотни.

— Оборотни?

— Да. Они почти поклоняются тебе — как Повелителю Хаоса.

Он усмехнулся, чуть помрачнев.

— Трудно сказать, что мне это льстит.

— Трудно, но я бы сказала, — вырвалось у Уны, и она тут же покраснела от собственной смелости. — Прости.

— Ничего, — рука в перчатке, невесомо соскользнув с камня, почему-то оказалась на рукояти меча. — Здесь ты всё равно вряд ли сумеешь солгать мне, так что нет смысла притворяться… Итак, ты приплыла на запад и набрала сторонников для борьбы, а я нужен вам как главное оружие. Неплохо, — пальцы стиснули рукоять вплотную, как изящная оправа — камень. — Весьма неплохо. Но ведь это неправда, Уна.

С моря повеяло зябкостью. Она испуганно заглянула ему в лицо.

— Неправда? В каком смысле?

— В том смысле, что ты — лично ты — пришла просить не о том. Не того требовать, не о том задавать вопросы. Не бойся, твои мысли я не читаю (всегда был убеждён, что во время разговора это верх бестактности — ты согласна со мной?…), но несколько раз в прошлом касался тебя. То есть твоего сознания. Ты тоже должна была почувствовать это.

Сон на корабле, чердак в четырнадцать лет, ещё пять-семь странных случаев «выпадения», пахнущих жасмином и колких, как тёрн, со вкусом слёз от смеси своей и чужой боли… Касался.

— Да, — сказала она, глядя в сторону.

— Мне было довольно этого, чтобы в общих чертах понять. Ты пришла из-за тех уз, что нас связывают — тех, что ни ты, ни я не в силах разрушить, как бы нам этого ни хотелось. Из-за того, что я сделал двадцать лет назад, — хватка пальцев на рукояти ослабла; красивое лицо вновь застыло, как маска. — Так скажи мне то, что хочешь сказать. У нас не так много времени.

Зачем он так жесток с ней? Зачем спрашивает?

Но — может ли и должен ли он быть другим? Наверное, можно любить и чужую жестокость — особенно если любовь так крепко переплелась с обидой и ненавистью, что и у мудреца не хватило бы смекалки распутать эти узлы.

Уна отвернулась совсем и закрыла глаза: так было проще говорить.

— Ты прав. Я пришла потому, что ты мой отец. Это меня вело. И я хочу, чтобы ты вернулся.

— Но ты же ненавидишь меня. И боишься.

Она улыбнулась сквозь едкую пелену на глазах. Он будто откупорил пробку, и слова хлынули сами — подчиняясь неведомой магии.

— Точно. Ненавижу и боюсь. Ты бросил мою мать беременной. Ради тебя она изменила мужу, а ты оставил её и уехал. Ты знал обо мне, но никогда не пытался нас отыскать. Не думаю, что даже гениям и великим магам такое прощается, — Уна спрятала лицо в ладонях. Её трясло. — Пока хватит?

— Полагаю, да, — он вздохнул, и вздох потонул в рокоте моря. — Решать тебе. Что бы ты ни сказала, Уна, я это заслужил. Признаю целиком и полностью.

Целиком и полностью… Есть ли толк в том, что он чувствует вину? Меняет ли это хотя бы что-то? Наверное, нет. Уна вдруг поняла, что его приход в Обетованное — в самое больное, самое нежеланное для него место Мироздания — стал бы местью, наказанием. Болью, которую она хочет ему причинить — в обмен на свою. Как обряд в обмен на жизнь дракона.

Но хочет ли в действительности? Может, всё-таки будет лучше, если он не вернётся и война не ввергнет Ти'арг в хаос?

Она некрасиво всхлипнула, постепенно успокаиваясь. Ветер с моря усилился, и тонкую блузу продувало насквозь; сапфир в кулоне полыхал красным.

— Есть ещё один вопрос. Я могу задать его?

— Конечно, — сказал лорд Альен — без особой мягкости, но и не равнодушно. Он не пытался встать так, чтобы Уна видела его — эти плечи под чёрным плащом, руки, тяжёлый взгляд синих глаз. Наверное, понимал, что сейчас ей слишком трудно смотреть на него.

Уна смахнула влагу со щёк. Всё-таки расплакалась. Отвратительно. Это испортило всё. Какая же она слабая, просто ничтожество; о чём думали Иггит Р'тали, Иней, Лис, когда на неё полагались?

— Ты любил мою мать, леди Мору?

Чайка вскрикнула и пролетела где-то совсем рядом, судя по хлопанью крыльев — вплотную к лорду Альену. Интересно, птицы напоминают ему о той крылатой женщине? Или о драконах?

— Нет.

Ожидаемо. Уна смотрела на серые камни под ногами.

— А она тебя?

На этот раз он молчал дольше.

— Никто не в силах судить чужое сердце, Уна. Но, думаю, тоже нет.

Замечательно. Просто великолепно. Она чувствовала, как тоска и обида вновь перерастают в злость — бирюзовыми волнами, подобными тем, что пенятся внизу и мокрой тропой приводят к вулкану на горизонте.

— Ясно. То есть я — плод… ошибки? Недоразумения? Или…

Блажи, каприза, хотелось сказать Уне. Она не договорила.

Значит, она всё же боится сделать ему больно? С какой стати?! Да и вообще — если кто-то и способен причинить боль Повелителю Хаоса, то явно не она.

— Не вини свою мать, — попросил лорд Альен. — Это не было ни ошибкой, ни недоразумением. Мы оба знали, на что шли.

— Ах да. Вы оба знали, — Уна тщетно попыталась улыбнуться. — Это утешает.

— Это и не должно утешать, — негромко, но твёрдо. — Это жизнь.