Юлия Пушкарева - Осиновая корона [СИ]

Чем они кормятся здесь, ведь крепость явно пустует? Или нет?…

Уна опустила плечи и оперлась руками о стену, чтобы не упасть. Ну конечно. Он уже здесь. Ждёт, когда она первой заметит его.

Теперь она чувствовала его присутствие так же отчётливо, как стук собственного сердца. Не зеркало и не кулон русалок подсказали ей это — что-то другое, больное и жуткое, давно угнездившееся внутри.

Почему он молчит? Видимо, даёт ей возможность заговорить первой. Выходит, они оба знают друг о друге, но продолжают молчать. Что это, принципиальность? Смешное переусложнение?

Наверное, просто то, что свойственно им обоим. Уна вспомнила, как однажды Лис сказал: «Иногда Вы так туманно выражаетесь, миледи, что, окажись рядом прислужник наместника или, к примеру, короля Ингена (я, разумеется, не о присутствующих, милорд Заэру) — он бы не вынес никаких ценных сведений. Ничего бы не понял из Ваших намёков и дипломатических ухищрений».

То самое стремление увиливать и не говорить простую правду. Уна улыбнулась, не оборачиваясь.

— Ты кормишь этих чаек?

Спустя несколько ударов сердца он ответил — тот самый, нечеловечески красивый голос из её снов.

— Иногда. Но для них здесь много рыбы.

Она вздохнула, повернулась и на этот раз сразу увидела его. Лорд Альен стоял у зубцов, и ветер играл складками его чёрного плаща. Уна заставила себя не дрожать, точно жертвенная овечка, и прямо смотреть в эти синие глаза — тёмно-синие и спокойные. Море.

Странно, что здесь нет терновых шипов.

— Я выбрал место наугад, — сказал он. На поясе под плащом виднелись ножны с мечом — тоже чёрные. Зачем ему обычное оружие? — Это Чаячий Замок.

— Чаячий Замок, — повторила Уна, пытаясь поймать какое-то навязчивое воспоминание. — Я слышала это название. Может быть, в песне или легенде…

— Может быть. Раньше он был частью Обетованного.

— Раньше — до того, как ты изгнал тауриллиан?

— Не стал бы называть это изгнанием, — он улыбнулся — не взглядом, лишь уголком бледных губ. — Но в целом — да.

— То есть сейчас мы в том же мире, где они?

— И да, и нет. Это другой мир и другой Чаячий Замок. Порой миры причудливо отражают друг друга, — он помолчал, оглядывая её — медленно, но не пристально, как нечто в меру интересующее. — И не только миры.

Он что, намекает на их пресловутое сходство? В Уне вспыхнула бессильная злость; она отвернулась, прикусив губу, и с удивлением ощутила солёный привкус — до крови. Глупо.

Но неужели он имеет право упоминать их родство вот в таком насмешливом тоне — он, бросивший её ещё в чреве матери? Хотелось сказать что-нибудь едкое, возмущённое, может быть, даже повысить голос. Но она понимала, что никогда этого не сделает.

Потому что куда больше хотелось упасть на колени и целовать эти серые камни под его ногами — пусть и в следах чаячьего помёта. Она нашла его, и это важнее всех обид.

Наверное, важнее.

— Если это не мир тауриллиан, то где мы? — она указала на море; вдали просматривалась суша с громоздким силуэтом горы. — И что там?

— За заливом? — лорд Альен шагнул к ней. Он выглядел не старше тридцати — красивый и стройный, с прямой спиной и нездоровой бледностью, совсем как в её снах. — Останки этого мира. Он совсем недавно погиб, мы стоим на развалинах. Возможно, не самое лучшее место для встречи, но зато здесь нам не помешают.

Он действительно напоминал лорда Ровейна на фамильном портрете, но черты были строже и чище, без женственного изящества. Впрочем, разглядывать его было трудно: детали терялись, и она видела лишь нечто целое. Нечто сумрачно-прекрасное, двигавшееся с хищной плавностью. Обладающее невероятной, хотя и скрытой силой — и носящее в себе невероятную, хотя и скрытую боль.

Как этот человек может быть её отцом?

Не будь он им, она бы уже влюбилась — со страстью, не сравнимой с тем, что она чувствует к Лису. От этой мысли Уне стало нехорошо.

— Почему останки? Что здесь случилось?

— Много плохого, Уна, — он бесшумно подошёл и встал в трёх шагах от неё, опираясь о камень между зубцами. Теперь она видела его профиль — будто отчеканенный на монете. Породистый профиль Тоури. Дедушка любил это забавное слово — породистый. — Оружие, магия, войны, восстания, предательства, интриги и снова войны… Всё как всегда. Жители этого места погубили себя сами, хотя им и помогло несколько природных бедствий. Например, тот вулкан.

— Вулкан?

— Да. Видишь дым?

Вершину горы и правда окружало плотное серое облако. Сначала Уна приняла его за тучу, но, приглядевшись, поняла, что это и вправду дым — тёмный, как при пожаре. О вулканах она только читала и слышала что-то неопределённое от профессора Белми. Горы, извергающие огонь — они остались на некоторых островах Минши и, говорят, в южном Кезорре.

Горы-драконы.

— Произошло извержение.

— Правильно. Я был там недавно, — лорд Альен мельком посмотрел на неё. От него едва уловимо пахло дымом и ещё чем-то тонким и грустным. Жасмин? — Улицы, дома и храмы под слоем пепла. Люди под его плёнкой. Ты знала, что, когда пепел оседает, формы тел сохраняются под ним, как живые слепки? Серые люди, которые пытались убежать — их ноги всё ещё согнуты, а руки напряжены, потому что смерть настала мгновенно. Серые ладони, закрывающие лица. Серые матери, прижимающие серых младенцев к груди. Серые любовники, сплетающиеся в объятиях, — он покачал головой. — Мне попался даже пекарь в фартуке и его кошка. Это уже странно: обычно животные чувствуют беду и покидают город заранее.

Он говорил ровно и бесстрастно — так можно лениво рассуждать о погоде или планах на день. Но уголки губ дрожали от сдерживаемой усмешки. Усмешки боли, стыда — или это простая жестокость? Наверное, всё сразу.

Уна провела рукой по лбу. Чайка, сидевшая за лордом Альеном, вспорхнула и полетела вниз — к крикливым товаркам.

— Может быть, кошка привязалась к хозяину и не хотела уходить.

— О, не думаю, — усмешка всё-таки пробилась сквозь его ледяную маску. — Это ведь кошка, а не собака или лошадь. Кошке дороже всего её собственная жизнь.

— По-моему, не всегда, — нерешительно возразила Уна, вспоминая ласковую Мирми.

— Всегда. Скорее она понимала, что убегать бессмысленно, — откинув край плаща, лорд Альен положил локоть на камень. Его ладони скрывали перчатки из тонкой чёрной замши; жаль: ей почему-то хотелось увидеть его пальцы. Должно быть, тоже мраморно красивые. Уна вспомнила свою перчатку, которую потеряла в поездке в Дорелию. И, кстати, лорд Ривэн во время их первой встречи теребил что-то в ящике стола — тогда ей подумалось, что это какая-то вещь на память. На память о старом друге. — Но ты явно пришла сюда не для того, чтобы беседовать со мной о вулканах и кошках.