Юлия Пушкарева - Осиновая корона [СИ]

— Давай уходить! — позвал он, задыхаясь, силясь перекричать скрип снега, лязг мечей и сдавленное пыхтение тех, кто пытался сбить его с ног или ранить. Трое, и на подходе четвёртый… Плохо дело. Судя по молчанию Дауша, ему не лучше — даже сила крестьянских рук из северного Ти'арга подходит к концу. — Пойдём другой дорогой! Дауш, уходи от арки!

У кого-то из нападавших вырвался презрительный смешок и неясный шёпот — нечто вроде «трусы». Наверное, за утро в Меертоне Бри услышал больше оскорблений, чем за всю свою жизнь. Но в этом слове было что-то особенное: оно действительно разозлило его. Он стиснул зубы и, обойдя защиту врага, вонзил меч над щитом (тот опустил его слишком низко — вечная ошибка новичков), в бок. И был почти рад, когда показалась кровь.

Зато то, что случилось после, точно не радовало. Мечник слева воспользовался тем крошечным мигом, когда Бри вытаскивал меч и проверял, в каком состоянии противник, — воспользовался и ударил. Бри не понял, что именно произошло, но перед глазами у него всё поплыло, а ноги будто превратились во что-то рыхлое и крайне неустойчивое. Мягкое, как сено для лошадей — или как осенний ореховый пирог матушки… Весь замок обожал его, особенно старый лорд Гордигер. Конечно, до того, как растерял половину зубов и уже с трудом ел что-то твёрже каши и супа.

Бри повалился вперёд, тщетно пытаясь сопротивляться — и только потом пришла боль. Её горячие укусы сотрясали сознание; он видел ликующие ухмылки врагов, их мечи и сапоги, но ничего не мог сделать. Бри зажал ладонью бок: лезвие вошло под рёбра, проткнув тяжёлую куртку между железных пластин, безрукавку и рубаху под ней. Пальцы тут же стали красными и липкими.

Вскоре один из тех самых сапог тёмным пятном закрыл ему зрение. Раздался мерзкий хруст, и новая боль перекрыла старую. Бри упал на снег.

Зажмурившись, он ждал новых пинков — и, вероятно, скорой смерти, — но вместо этого почувствовал запах гари. Это в самом деле странно — более странно, чем стрелы… Какие-то огненные вспышки мелькнули перед глазами — почему-то зеленоватые, словно юная весенняя трава, — и все трое его противников упали на снег рядом, охая от боли в ожогах. Потом та же участь настигла четвёртого, подбежавшего, и на этот раз Бри разглядел маленькую зеленоватую молнию.

Как это возможно?…

Он не успел опомниться — а точно такие же зелёные вспышки уже попали в коня ти'аргского рыцаря; конь рухнул набок, как если бы ему серьёзно ранили ноги, и едва не придавил всадника. Тот долго выпутывался из упряжи и наконец выбрался (редкое везение — конь мог переломать ему кости), но сразу оказался связан заново — сияющими густо-фиолетовыми… нитями? Верёвками? Бри не знал. Кашляя кровью, он смотрел, как Кайлан спешивается, невозмутимо обходит рыцаря и вонзает меч в щель на его броне. Как фиолетовые нити разрастаются в сеть-паутину, от которой снег начинает отливать лиловым, а ледяной ломкий воздух гудит от напряжения. Как они оплетают и обездвиживают тех, с кем бился Дауш — уже раненый, близкий к обмороку от потери крови. Как он, явно не веря своим глазам, проходит под аркой и идёт по белой площади.

Три фигуры в одинаковых тёмно-серых балахонах обступили воинов наместника. Воздух вокруг них трещал и искрился, потоки неведомой властной силы — магии — текли через их руки и нездешние серые глаза. В Кинбралане Бри уже видел и такие глаза, и зеркала, прикреплённые к поясам.

Отражения. Сами Отражения пришли к ним на помощь.

Но почему?

Бри не знал ответа. Белизна храма смешалась с серостью балахонов, куртку заливала кровь. Он лежал щекой на снегу — уютно, как на холодной подушке, — и, почти счастливый, терял сознание.

Раньше Шун-Ди никогда бы — даже в шутку, хоть и не очень-то ладил с шутками, — не подумал, что лететь верхом на драконе — весьма утомительное занятие. Что затекают спина и ноги, вне зависимости от погоды холодно, а ещё никуда не уходит вечный страх, что тебя сорвёт ветром. Трудно было привыкнуть и к подвижной гибкости драконьего тела: позвоночник под Шун-Ди мог в любой момент по-змеиному изогнуться, меняя направление полёта, резко скользнуть вниз или вверх. Он чувствовал каждое движение и этого позвоночника, и крыльев, похожих на кожистые листья громадных пальм — с двух сторон они вздымались и опадали, и за одно их поднятие сердце успевало простучать шесть-семь ударов, не меньше. При опасных поворотах или плотной облачности приходилось крепко держаться за гребни, торчащие впереди, у шеи дракона; о них можно было порезаться, как и об острые края чешуи. Эсалтарре предупредили их об этом и милостиво снабдили сёдлами — очень древние, работы тауриллиан (а кого ещё эти крылатые существа могли удостаивать такой чести, как полёт на собственных спинах?), эти сёдла были сделаны из кожи и обтянуты очень тонкой, но прочной тканью переливчатой расцветки. Седло было удобным, но просидеть в нём несколько часов оказалось сложнее, чем предполагал Шун-Ди.

Наверное, всё дело в том, что он до сих пор поражён предложением древесных драконов донести их до побережья, где Повелитель Хаоса собрался назначить сбор своей армии.

И тем, что Уна легко приняла это предложение — будто напрочь позабыв о жертве молодой драконицы.

И тем, что с гор она спустилась всё-таки не одна, а с молчаливым человеком в чёрном плаще — очень красивым человеком, с такими же сумрачно-синими глазами, как у неё.

И тем, как в храме любви драконы склонились перед этим человеком. И тем, как лорд Ривэн — всемогущий лорд Заэру! — смотрел на него, побледнев от волнения, и ни слова не выдавил, кроме банального «Здравствуй, Альен». По крайней мере, в присутствии остальных.

Всё текло и менялось так быстро, что этот поток не укладывался у Шун-Ди в голове. Он не привык к таким изменениям. Точнее, отчасти привык (всё же его лучшим другом был Лис, а лучшим местом в мире он считал западный материк), но эти изменения всегда были для него лишь временным нарушением, своего рода передышкой в успокаивающей, монотонной рутинности. А теперь они, казалось, превратились в норму — как если бы он вступил в бурлящий, обжигающий Хаос и сам не заметил, когда это произошло.

Самое странное — он сам не мог понять, как относится к этому. Потерял он свой путь или нашёл? Если нашёл, то почему молитвы Прародителю забываются, а ночами страх и тревога мешают спать? Если потерял — почему его иногда охватывает чувство тёплого, подкатывающего к самому горлу, почти безудержного счастья, пьянящего хмелем свободы?

Неясно. Всё уже очень давно неясно.

— Как самочувствие, Шун-Ди-Го? — весело крикнул Лис. Он летел чуть левее — на драконице по имени Саахфараш. Так её имя воспроизвела Уна. Сам Шун-Ди не решался как-либо обращаться к драконам — даже мысленно. Ему хватало того, что сквозь чешую молодого Эсалтарре под ним прорастают дикие цветы и маленькие кустарнички: достаточно прекрасно и безумно, чтобы больше ни о чём не расспрашивать. — Хуже, чем в море?