Юлия Пушкарева - Осиновая корона [СИ]

Возле тетрадей и чернильницы стояла бутылка тёмно-красного вина и блюдо с нарезанным сыром и фруктами. Ривэн вопросительно показал на бутылку; Альен, всё ещё тонущий в своих мыслях, кивнул. Откуда-то появились два бокала. Ривэн держал прохладное стекло, глотал приятно-жгучую рубиновую жидкость — и медленно отчаивался. Альена, похоже, и впрямь не переубедить. Он редко принимает необдуманные решения и упрям, как толпа фанатиков.

Всё-таки Уна очень, до жуткой неправильности на него похожа.

— А я так надеялся, — вырвалось у него, как только тепло вина вихрем разбежалось по телу. — Если бы ты стал королём, новая эпоха началась бы на деле, а не на словах… Что бы ты ни говорил, я в это верю, — Альен устало отмахнулся, но он добавил: — И в то, что ты смог бы закончить Великую войну… грамотно. Люди больше не умирали бы зря. А я бы помогал тебе: сам знаешь, какие связи у лорда Заэру. Спасибо дяде Дагалу — сейчас все двери мира открыты передо мной.

Жаль, что двери оставались закрытыми в прошлом: когда он был вором, это было в разы нужнее. До чего несправедливой и нелогичной бывает жизнь.

— Говоришь так, будто хотел бы служить мне, — заметил Альен, наливая себе второй бокал. Ривэн хмыкнул.

— А это не очевидно?

— Нет. Замок Заэру находится не в Ти'арге, напомню.

— Стань ты королём — я, конечно, перебрался бы в Ти'арг. Думал, это и так понятно.

— Не говори глупостей, Ривэн. Ты подданный Дорелии и принёс присягу королю Ингену. Тебя связывают обязательства.

— Та присяга, что я принёс тебе, гораздо крепче… и важнее для меня, — голос предательски сел. — Я принёс её много лет назад, и с тех пор ничего не изменилось. Ты это знаешь.

Альен приподнял бокал, глядя на огонёк свечи сквозь вино — кусочек золота, плавающий в крови.

— Если дорога обманывает тебя, верь ей, ибо она лучше знает, как нужно. Если дорога причинит тебе боль — прими её с радостью, ибо без боли нет ни пути, ни жизни, — он помолчал. — Этха из Долины Отражений, «Тайны предназначения». Просто у каждого своя дорога, Ривэн. Свои представления о том, что должно и не должно. Только и всего.

«А твоя дорога — вечно скитаться, быть одному и самому же страдать от этого?» — хотел спросить Ривэн, но не осмелился. Побег Альена от покоя и счастья затянулся, но кто знает — не в этом ли его суть? Наверное, Ривэн снова чего-то не понимает. Наверное, он почти так же глуп, как был в семнадцать, и постичь холодные, умозрительно-отвлечённые закономерности жизни для него по-прежнему сложнее, чем что-то конкретное.

А вот у Альена, похоже, всё наоборот.

— Хотел привести последний довод: так ты мог бы быть с Уной. Но, видимо, это бесполезно?

Альен отставил бокал; всё-таки — с заминкой лёгкого замешательства.

— Бесполезно. Я до сих пор уверен, что ей будет лучше без меня.

— Думаю, она… Не совсем с тобой согласна. Мягко говоря.

— С Уной я всё решу сам, — он переплёл пальцы, и на одном из них Ривэн заметил перстень с крупным чёрным камнем. Кажется, у Альена и раньше был такой — но теперь от него опасно тянуло магией, как от меча и мерцающей сферы над кроватью. — Мы всё обсудим, и она поймёт.

Ривэн позволил себе грустную усмешку.

— Это значит «не лезь не в своё дело»?

— Это значит «не будет никакой трагедии». Не утверждаю, что мы с Уной никогда не увидимся и я не буду… присматривать за ней. Но вернуться насовсем и стать лордом Кинбралана? Этот путь давно для меня закрыт. Это был бы абсурд, никому не несущий добра. Потому я ничего и не обещаю.

— Никогда не обещаешь, — пробормотал Ривэн, глядя на одну из статуэток Бадвагура — дракон, расправив крылья, гордо и гневно вскидывал голову, как на миниатюрах в старых книгах. Настоящие драконы движутся мягко и плавно, крайне редко — с такой агрессией. Но Бадвагуру не довелось их увидеть. — А ему тоже не обещал? Когда был в Молчаливом Городе?

Почему-то заставить себя произнести имя мастера Фаэнто — и, тем более, ту его форму, которая предназначалась будто специально для Альена: Фиенни, — он до сих пор не мог. Альен, разумеется, промолчал — только один из флакончиков ни с того ни с сего лопнул на мелкие осколки; жидкость медового цвета лужицей растеклась по комоду.

— Прости, — быстро сказал Ривэн. — Я идиот. Я понял твоё решение.

Он допил вино и достал платок: хотел промокнуть лужицу, а заодно нарушить неловкое молчание. Но Альен щёлкнул пальцами, и жидкость с шипением испарилась.

— Рад, если это так, — он устало потёр висок и опять потянулся к бутылке. — Сядь, Ривэн. И прекрати панику.

Он послушался, почти не задумываясь, и сменил тему:

— Итак, Иггит Р'тали?

— Кто знает, — Альен пожал плечами. — Полагаю, не он один может быть претендентом. Есть, например, Каннерти — последние родственники королевской семьи через брак.

— Здесь говорят, что Каннерти больше не поддерживают коронников. После смерти Риарта.

— Тогда кто-нибудь другой. В сущности, это не так уж и важно. Главное для людей — чтобы это был достаточно знатный ти'аргец, противник Альсунга с хорошей репутацией… Лучше — не волшебник.

— И не оборотень, — Ривэн фыркнул. Альен слабо улыбнулся.

— Да уж, и не оборотень. Кстати сказать, до конца определяться с кандидатом нет смысла, пока Тхэласса не будет побеждён.

— Но ты победишь его. Разве нет?

Синие глаза Альена зло потемнели.

— Не знаю. Чтобы выиграть, нужно играть.

Утром в палатку вдруг залетела ласточка. Юрко прорезав воздух, чёрным росчерком покружила над спящим десятком (палатка была общей, и храп разных тонов тяжко висел над походными тюфяками вместе с вонью пота), побила крыльями — и вылетела прочь. Никто не проснулся.

Ёжась от холода, Бри плотнее завернулся в одеяло. До сих пор не верилось, что пришла весна и даже снег в окрестностях Академии уже растаял, обнажив чёрное тело земли. И вправду: на деревьях предвкушающе набухают почки, пробивается молодая трава — но они, уставшие и полуголодные, едва ли могут это оценить. Трудно думать о весне, когда третью неделю безрезультатно таращишься на камни осаждённых стен — пусть даже высоких и величественных.

Бри перевернулся на спину, стараясь не задеть рану, но движение снова отдалось тупой болью в боку, под рёбрами. Скрипнул зубами. Почти заживает, но до конца ещё долго. Иногда уже думалось: может, ну к старухе Дарекре эту войну?… За подарки битвы в Меертоне — эту, опасную, рану и ещё несколько помельче — он получил чин десятника, как один из «отличившихся». Обмен мало утешал. Лекарь сначала думал, что Бри не выбраться.

Хмель весны, вопреки всему, уже пропитывал воздух: нежнел ветер, бесцельно томилось тело, отступали задержавшиеся холода. Все в войске повстанцев — по крайней мере, ровесники Бри и ребята чуть старше — ждали чего-то, и никто не мог объяснить, чего. Боёв за стены не было уже много дней, но Бри трепали то страх, то непонятное возбуждение, то весёлость без причин. Раньше он всегда считал себя спокойным, уравновешенным человеком, а теперь, в двух шагах от столицы, его будто подменили. Часто до ломоты внутри тянуло домой, в Кинбралан — к матери и Эльде; ещё чаще — на стены, в самовольную вылазку. Ему хотелось драться.