Юлия Пушкарева - Осиновая корона [СИ]

— Одно другому не мешает, Атти — так выбирай по сердцу жениха, — промурлыкал он, при этом (хамство!..) подмигнув Уне. — Такое случается, миледи, что поделать. Не все Ваши люди надёжны, и так будет всегда… Думаю, наместнику уже и о драконе, и о Ваших планах всё известно — как и о Ваших занятиях с досточтимыми Отражениями. Особенно если учесть вот это.

Жестом фокусника Лис достал из-за пазухи пачку писем и принялся обмахиваться ими, как веером. Уну оскорбляло его шутовство.

— Что это?

— Копии писем к наместнику. Подробные отчёты обо всём, что происходит в замке… Наиболее подробные — о Ваших делах. А также обо всём, что касается магии Тоури и окрестных «коронников». Самые старые, к примеру, о Ваших встречах с женихом, Риартом Каннерти… — Лис перебирал письма, бегло просматривая одно за другим. Его смуглые пальцы мелькали непринуждённо, будто по струнам лиры. — Есть тут и о письме от семьи Элготи — ближайших сторонников Риарта, — которое Ваша мать приказала сжечь… Есть о нападении на тракте. Об уходе лордов Гордигера-младшего и Дарета… Простите, леди Уна, говорю как есть. Всё-всё-всё, чуть ли не каждый Ваш день! — голос Лиса весело скользнул вверх; он швырнул письма в воздух, и они разлетелись вокруг него, как опавшие листья. — Такое рвение заслуживает восхищения, Вы не находите, миледи?… Юноша старался. Мы с Шун-Ди-Го нашли это под матрасом у него на кровати, когда пробрались в комнаты для слуг. Всего-навсего.

— А ещё — вот это, — хмуро прибавил Гэрхо, пока Лис продолжал, подобно умалишённому, плясать среди разбросанных писем. Он показал Уне флакончик с тёмно-фиолетовой искристой жидкостью, которую ей было бы трудно не узнать. «Глоток храбрости». Листья ежевики, мята, три вороньих пера… Лунная ночь. Мать и роща. — Са'атхэ — зелье силы, что ты варила. То ли сам он пил, то ли хотел отправить наместнику образец — не знаю, — Гэрхо брезгливо ткнул Бри локтем; тот только покачнулся и ниже опустил голову. — Даже рецепт переписал. И правда, старался.

— Так или иначе, ему не помогло, — Лис хихикнул. — Если этот молодой двуногий и испил храбрости, она явно не усвоилась его пищеварительными частями… Что, неужели мы лжём? — Бри еле заметно мотнул головой. — Вот видите, леди Уна… Честность — это похвально. Бриан предан интересам Вашей семьи (как ему кажется). Главным образом, леди Моры. Ну, и ещё его величества Хавальда Альсунгского, надо полагать.

— Сеть давно уже реагировала на Бри, Уна. Мы ждали подходящего момента, — Индрис слабо улыбнулась, но ямочки на её щеках сегодня твердили о скорби. — Мне жаль. Тебе решать, что с ним делать.

Решать, что делать?

Что обычно делают с предателями?…

А с друзьями детства? С теми, с кем слушал страшные сказки у очага? С кем выхаживал кошку и таскал из кухни медовые пирожные? Чьи глаза светились при тебе, а мысли звенели, радостно отзываясь?

— Есть одна несостыковка, — сказала Уна, прочистив горло. Соблазн ухватиться за последнее оправдание был чересчур велик. — Бри не умеет писать.

— Я ходил к писарю… в Делг, — выдавил Бри. Звуки с трудом выталкивались у него из груди; казалось, он упадёт, если Индрис уберёт руку. — В деревню Делг. Иногда — ещё на Волчью Пустошь… Платил им матушкиной стряпнёй. Всё так.

Горячие лапки Инея согревали Уну сквозь ткань плаща. Она выдохнула, собирая себя по кусочкам. Собирая — в который раз.

Наверное, когда-нибудь швы не срастутся. Может, и у лорда Альена не срослись?…

— Гэрхо, отведи Бри в мою комнату и оставь на двери запираюшие чары. Я пойду на завтрак, чтобы не тревожить зря мать, а после поговорю с ним.

И, боюсь, это будет долгий разговор.

Шун-Ди поднёс лучину к ароматической палочке и дождался, пока кончик её потемнеет, а вокруг распространится сладко-пряный запах. Такие палочки пользовались большим спросом в миншийских лавках, а его люди целыми партиями отвозили их в Кезорре и Ти'арг, откуда «экзотику» для богатых купцов и аристократов переправляли уже в Дорелию, Феорн — а иногда и в Альсунг. Пожалуй, только кочевники Шайальдэ крайне редко интересовались подобным («Ибо эти дикари воскуряют в честь своих духов лишь конский новоз и степные травы», — язвил старый опекун Шун-Ди).

В глубине души Шун-Ди не любил продавать ароматические палочки — так же, как чётки, особые свечи или амулеты из шлифованных камней. Если в Минши всё это были не просто вещи, но нечто значимое, обладающее собственной силой и заслуживающее уважения, то за пределами островов, на материке, превращалось в примету тугого кошелька, пустую заморскую роскошь… Камни и украшения теряли связь с природой и верой в Прародителя, который принёс в Обетованное гармонию и свет, дал людям разум, отделив их от животных и других, магических, существ. Свечи, палочки, посуда в тонких орнаментах переставали быть атрибутом семейной, дружеской или любовной беседы как ритуала, ежедневного священнодействия. Шун-Ди считал ти'аргцев самыми просвещёнными среди людей материка — но даже они относились к товарам из его страны неподобающе, в чём он лишний раз убедился в Кинбралане.

Леди Мора, к примеру, совершенно бездумно тратила благовонные масла из его подарков — выливала по половине флакона за раз на кожу, платье и волосы. Любую женщину-миншийку такое привело бы в ужас.

Служанка по имени Савия носила любовный амулет из розового кварца у всех на виду, строя глазки то конюху, то оруженосцу Эвиарту, то моложавому псарю… Но чаще всех — Лису. Шун-Ди злился: неужели и после его объяснений так сложно понять, что кварц положено скрывать под одеждой?

Тем не менее, он по-прежнему торговал подобными вещами на материке, наряду с обычными настойками, мазями и порошками, которые исправно изготовлялись аптекарями. Торговля приносила устойчивый доход, и Шун-Ди не стал бы рисковать им во имя убеждений — пусть самых высоких.

Но каждый вечер, оставаясь здесь в одиночестве, он возжигал палочки из своих запасов — для молитв Прародителю или просто так, чтобы успокоиться. Сегодня настал черёд композиции, которая шла нарасхват во всех королевствах: апельсин, ваниль и немного корицы. Шун-Ди воткнул палочки в маленькую переносную подставку (её он, как и чётки, всюду возил с собой) и теперь по очереди касался лучинкой каждой из них. Делать это следовало аккуратно, под определённым углом — чтобы дым занялся постепенно и палочка прогорала медленно, источая аромат во всей глубине.

Шун-Ди нравилось заниматься этим. Здесь, в пустых и холодных предгорьях, в мрачных стенах чужого замка воскурения напоминали ему о Минши. Местная осень была промозглой и неприятной: как ни старался Шун-Ди, он не мог разделить счастье Лиса от палой листвы и охоты на куропаток в лесочке Тоури. Дожди угнетали его, а запутанные тёмные коридоры наводили на мысли о смерти.