Юлия Пушкарева - Осиновая корона [СИ]

Напряжение скорых перемен. Он вдруг понял, что ждёт чего-то — и сам не знает, чего.

Может, чего-то с востока?

— Тим! — резкий окрик матери убил тишину; Тим виновато обернулся, втянув голову в плечи. Значит, она проснулась и ушла следом за ним… Как он не заметил? — Опять сбежал на поверхность один? Быстро домой, во имя духов и Цитадели Порядка! Тимтаньегьёдалин! Кому я сказала?!

Тим очень любил рассвет. И терпеть не мог своё полное имя.

Шун-Ди замёрз до такой степени, что не чувствовал пальцев ног, а перестук зубов уже давно перестал управляться разумом. Пальцы рук он пока ощущал (хотя убрать ладони с поводьев, передавая лошадь грязному конюху с выбитым передним зубом, оказалось не так уж легко), но в области ногтей они обрели страшноватый синюшный оттенок. Штаны, плащ и куртка промокли насквозь — а дождь всё лил и лил густой стеной, будто сам Прародитель разгневался на Ти'арг и решил поменять нить его судьбы.

Гостиница, куда свернул с дороги Лис, оказалась большим, добротным деревянным домом на каменном фундаменте. Шун-Ди заметил, что такие здания — не редкость в северном Ти'арге, тем более в приморской его части, где почва рыхла и мало приспособлена к строительству. Во дворике у входа росло несколько чахлых вязов, однако листва вокруг ступенек крыльца была заботливо расчищена. Это приятно удивило Шун-Ди, который обречённо привык к материковой нечистоплотности. Чуть дальше, кажется, был даже разбит маленький огород.

В общем, зажиточная гостиница — и, тем не менее, вполне заурядная на вид. Почему Лис так настаивал, чтобы они заехали именно сюда?… Заурядная для Ти'арга, конечно. В Минши любой из местных постоялых дворов осудили бы за отсутствие вкуса и невнимание к такому священному понятию, как жильё. За вонь жирной еды, прокопчённые стены и шум по ночам. И особенно — за громоздкую мебель.

Но если вспомнить — мельком, заталкивая поглубже в себя, не касаясь клейма на лбу — пристройку для рабынь, где жила его мать, где вырос он сам… Где не было в буквальном смысле ничего, кроме прогнивших циновок и тонких одеял, сваленных грудой в углу. Эта память — однообразные зарисовки из детства, уже бледные, как орнаменты на шёлковых накидках наложниц — осталась где-то глубоко внутри, в прошлом. Её вытеснили торговые хлопоты — непрерывный круговорот расчётов, договоров, перевозок, возни с деньгами, продавцами и бумагами; а путешествие на запад и вовсе задавило всё, что было до, своей ослепительной яркостью.

Мысли об этом вызывали у Шун-Ди горькую усмешку, а ещё — стыд. Не всем детям тех рабынь была дана возможность жить после так, как он жил у опекуна, — в чистоте и богатстве. Не все смогли научиться писать и считать, обрести собственный дом с садом и слугами, управлять сетью лавок, плавающих в ароматах густых мазей, снадобий и порошков.

Не все смогли просто выжить после Восстания.

Должно быть, он слишком редко в этом раскаивался, слишком не рьяно благодарил Прародителя — вот судьба теперь и наказывает его: порет плетьми неясности в уме и сердце. Шун-Ди не знал, чего хочет, и не знал, что будет дальше. День ото дня он видел всё меньше смысла в поездке с Уной и Лисом — и всё больше ощущал себя лишним. Это унижало, а унижение усиливало смятение и растерянность: кто я? Почему и зачем здесь? К чему ввязался в беды чужого королевства, когда в моём и без того неспокойно?…

В этот вечер, впрочем, Шун-Ди не волновало почти ничего, кроме возможности добраться наконец до тепла и лечь — вытянуть ноги, сведённые усталостью, онемевшие от ледяной воды.

Так много дождей. Много молний и грома. Здесь, за столом у очага, где Шун-Ди медленно просыхал, наслаждаясь вновь ощущаемыми конечностями, и смотрел, как растёт лужа под его плащом на гвозде, было вполне хорошо. Хозяин гостиницы — улыбчивый здоровяк вёсен сорока — вёл себя вежливо и даже попросил почти приемлемой платы. Ни у кого из троих не осталось сил торговаться, и Уна молча отсчитала девять золотых. Кровать, просушка вещей и горячий ужин — что ещё нужно для счастья?… Хозяин «Зелёной шляпы» — к слову, никаких следов зелёных шляп или шапок Шун-Ди ни на нём, ни вообще в помещении не заметил — пообещал им цыплёнка под грибным соусом, свежего хлеба и эля; и теперь Лис, продолжая о чём-то болтать, время от времени голодно облизывался.

Так что на пару минут Шун-Ди, очутившемуся в тепле, показалось, что жизнь налаживается.

Но он всё равно слышал, как шумит и хлещет вода, стекая по желобкам во внутренний двор, как она бьёт по ставням и крышкам закрытых бочек. Много дождей. Вот и хозяин жалуется, радуясь разговорчивости Лиса: мест не напасёшься, и всё больше каких-то подозрительных типов проезжает то в Хаэдран, то из Хаэдрана, и ещё эти ливни — треклятая осень, помилуй нас водная Льер… Хаэдранцы же винят в этом своего бога морей — несчастные, до сих пор живут в смеси альсунгских и ти'аргских верований; господин менестрель, наверное, знает об этом?… Снаружи хозяину вторили раскаты грома, убегавшие вдаль — на юг, прочь от приморских краёв. Уна, сидящая напротив, зевала в ладонь и сонно тёрла глаза.

Много дождей.

Шун-Ди скучал по тишине и удобству своего дома, по ежедневным делам… По звукам миншийского языка, по персикам острова Рюй и знаменитым базарам Гюлеи. Он и не подумал бы, что скучает, пока рядом с ним были только Лис и Иней. Но Уна Тоури… Эта странная, по-прежнему чужая для него девушка с тихим голосом и нездешне синими глазами.

Шун-Ди было тяжело проводить столько времени бок о бок с той, кого он едва знал. В Минши, конечно, тоже приходилось делать нечто подобное — куда денешь толпу купцов и торговцев, аптекарей, перевозчиков и капитанов, счетоводов и писцов, вельмож-покупателей, крестьян, выращивающих специи и травы для товара?… Но с ними всё ограничивалось короткими, чисто ритуальными связями по делу. На другой день после закупки, к примеру, трёх тюков корицы для ароматических палочек, синего перца для согревающей мази, или после отправки корабля с грузом в какой-нибудь кезоррианский порт, — уже на другой день Шун-Ди мог забыть имена и лица тех, с кем беседовал накануне.

А ради Уны Тоури он всерьёз собирается пересечь океан. Собирается помочь ей найти отца, и покончить с враждой с наместником, и приручить маленького дракона… Точнее, всё это собирается сделать Лис. Он-то этого действительно, со всей страстью хочет, — и его желание почему-то действительно, со всей страстью обижает Шун-Ди.

Почему, о Прародитель?

Потому что ради него Лис никогда не ввязался бы во столько авантюр сразу?…

— Ужин, Шун-Ди-Го! — заметив служанку с подносом, Лис пихнул его в бок и с упоением потянул носом. — Чуешь ли ты этот дивный запах? Ни одно из твоих благовонных масел, клянусь, не сравнится с ним!