Юлия Пушкарева - Пути и маски [СИ]

— Ты считаешь, дело именно в этом? — усомнился он. — И он теряет тут время только ради нас?

— Я уверен, что это так. И, Ривэн… Он не плохой человек. Мне кажется, тебе важно знать это.

«Не плохой человек. О, проклятье! Безумие заразно… Ты же сам мне рассказал, что вы познакомились, когда он поднял труп с сельского кладбища, бородатый ты ребёнок!..» — мысленно взвыл Ривэн. Логика происходящего корчилась в агонии — если не умерла уже давненько, примерно в гостинице Зелёной Шляпы.

— Он великий человек, — еле слышно признал он — почему-то стыдно было говорить это вслух. — И я знаю, что от него зависит эта война и… Всё такое. Но также я знаю, что ему наплевать на меня. Из-за меня он не стал бы задерживаться. Не надеется же он отыскать у этого жирного слизня…

— Тихо, тихо… Тут везде рабы.

— …отыскать у Люв-Эйха разгадку морского чудища?

— Может, и так. Не нам судить. Просто жди и помогай ему, если потребуешься.

— Я не могу так, агх, — с горящими щеками выдохнул Ривэн; из него точно вырвали пробку, и молчать дальше не было мочи. — Боги видят, и Прародитель миншийцев тоже — не могу!.. Хоть бы одно слово, один взгляд не как на пустое место… Почему он говорит с тобой, почему смеётся шуткам Ван-Дир-Го? И почему от этого так больно?… О, проклятое место!.. — и, уронив голову на руки, Ривэн запустил в волосы пальцы. Его трясло.

Он не впервые в жизни сгоряча признавался в вещах, в которых не хотел признаваться, — но никогда его так не колотило.

Бадвагур долго молчал, тактично выжидая. Потом посоветовал:

— Поговори с ним. Подойди и поговори завтра. Он тебя выслушает и всё объяснит.

— Нет, — куда-то в землю промычал Ривэн. Он мечтал съёжиться до размеров пятнистого трёхглазого щенка из коллекции Люв-Эйха и уползти, скуля, под скамью. — Не выслушает. Он же — он, а я… Скажи, вот что ты сделал? После чего он начал тебя уважать? Это же невозможно, нереально просто, будь он проклят!..

— Ты выпил лишнего, Ривэн, — успокоительно произнёс Бадвагур. — И ещё эти горы пряностей, да и за своих боишься… Иди-ка лучше выспись хорошенько.

— Нет, сначала ответь мне! Что ты сделал?

Бадвагур снова какое-то время не отвечал. Ривэну эти несколько секунд показались вечностью; ему вдруг стало холодно, несмотря на духоту.

— Я убил для него.

Их было много. Навстречу вышли не только лисы.

Конечно, лисы тоже были — и лимонно-жёлтые, и серебристо-чёрные, и просто рыжие, к каким Тааль привыкла. По округе, видимо, разбросалось полно их нор, и теперь они, бесшумно ступая тонкими лапками, сходились на большую, заросшую папоротником поляну. Острые мордочки поднимались вверх, носы алчно втягивали воздух — чуяли кровь, которой пропитался листок исцели-дерева на ране Турия: Тааль всё-таки нашла его и сорвала по пути.

Тааль слышала, как они дышат. И даже то, как горят их золотистые глаза — скорее слышала, чем видела, будто горение обладало собственным, низко-урчащим звуком. Слышала она и каменных скорпионов — они расползлись тут же, по корням и кочкам, и совсем не боялись странных лисиц.

Она слышала, как сдвинулась тишина, когда незнакомая толстая птица на ветке (сидела, нахохлившись сизым шаром с малиновой грудкой), наклонила набок головку. Или когда где-то чуть дальше, глубоко в зарослях, поднял рогатую голову олень.

Всё это были не просто звери. Они приближались, смотрели и ждали. Кровь приманила, конечно, одних лис, но взгляды у всех были вполне осмысленными. Тааль замутило от страха.

Она вспомнила, что Ведающий говорил о придвигающейся Пустыне, о Хаосе, о нарушенной гармонии. Вот она, эта несчастная нарушенная гармония — бессловесные твари, которые смотрят, будто…

Будто то существо из сна. Уродливое ущество с синими до черноты глазами, с длинными паучьими пальцами.

Тааль до сих пор не призналась себе, что в других снах уже слышала его голос. Повторяла мысленно, что ей показалось. Почему-то стыдно было обсуждать это с Гаудрун, а с Турием и подавно… Разве что Эоле может помочь, пусть и после тысячи глупых шуток. Может, хоть он объяснит, зачем по ночам к ней в голову приходит неведомый, страшный враг?

Тааль съёжилась на плече у Турия; Гаудрун напряжённо застыла с ней рядом. Слышно было, как колотится под ворохом перьев её маленькое храброе сердце.

Лис, который привёл их, жёлтой молнией метнулся к своим — и, смешавшись со стаей, явно испытал облегчение. Несколько других сразу обнюхали его и, фыркнув, выразили неудовольствие.

— Их так много, — шепнула Гаудрун, еле шевеля клювом, но Тааль слышала так, словно она распевает в полный голос, чествуя какой-нибудь бой. — Они и конягу повалят, если вздумают.

— Без сомнения, Гаудрун-Олгли, — спокойно отозвался кентавр. Он смотрел на стаю без отрыва и без малейшего страха. — И я всё слышу.

— Лучше скажи, чего они хотят, — огрызнулась Гаудрун, — раз ты такой умный.

— Тихо, — выдохнула Тааль, заметив, что одна из лисиц — матёрая и большая, ночного цвета тёмных фиалок — двинулась к ним. После пары грациозных шагов она тягуче присела, выставив передние лапы, мелькнула белым кончиком хвоста — и вот на её месте уже грязная, смуглая женщина, чья нагота прикрыта только фиолетовыми волосами. В волосах запутались листья и веточки, на немолодом лице застыл хищный оскал.

«Они похожи на него, — отметила Тааль про себя, пытаясь успокоиться. — Правда похожи, все. Но намного более… дикие. И в них совсем не чувствуется той Силы».

Зато чувствуется другая. Простая и древняя, как Мироздание, жажда крови.

— Па-ахнет, — прошипела женщина, скользя к ним на полусогнутых ногах. Вертикальные зрачки-щели расширились, когда она взглянула на рану кентавра. — Свежее мясо. Оставьте предателя нам, птички, мы славно поужинаем…

— Что она говорит, Тааль-Шийи? — спросил Турий. Вид у него был по-прежнему такой, точно он рассматривает созвездия или рассказывает очередную скучную историю (во время таких Тааль всегда привторялась, что внимательно слушает, чтобы его не обидеть — несмотря на то, что имена каких-нибудь древних великаньих вождей или открытых кентаврами равнин ничего для неё не значили). — Я всё-таки не разбираю этот лай.

Тааль перевела; у неё даже не дрожал голос. Наверное, последние события и впрямь сделали её смелее. И ещё, признаться, ей немного льстило, что она понимает речь существ, с которыми даже всезнающий Турий не способен беседовать.

— Пожалуйста, спроси, кого я предал. Мне по-прежнему трудно понять. Если они о тэверли, то передай: я считаю, что это те, кто поддался страху и пошёл к ним в рабство, заслуживают зваться предателями — своей земли, и её магии, и всего, во что верят.