Юлия Пушкарева - Тени и зеркала [СИ]

— Ну, и долго ты собралась так сидеть? — поинтересовалась Гаудрун; Тааль повернулась и встретила её чуть насмешливый взгляд. — Летим дальше или продолжаем любоваться рассветом?

— Летим, если ты в порядке, — сказала Тааль. В последние дни, даже во время полёта, минуты лихорадочного возбуждения сменялись у неё минутами оцепенения и задумчивости, и Гаудрун по-доброму посмеивалась над этими перепадами. Наверное, это отвлекало её от мыслей от того, что ждёт её в родном гнездовье. На её месте Тааль бы, наверное, уже сошла с ума от страха — металась бы, как бедный Диеши, который не различал знакомых и всё пытался клевать кору вместо семян и личинок.

— Мне приятно, конечно, что ты обо мне заботишься, — Гаудрун поморщилась, — но не стоит делать это так часто… Уже недолго осталось.

— Я помню, — и Тааль подошла к краю, расправляя крылья. С упоением она распрямила каждую косточку, предвкушая, как вырвется на простор из-под тенистого покрова диких лоз и замшелых ветвей. Гаудрун смотрела на неё как-то странно.

— Ты опять видела кошмары? Что на этот раз?

Тааль не хотелось говорить об этом — но откровенность, царившую между ними, было уже не отменить. Она вкратце, чтобы не тратить драгоценное время, описала свой сон.

— Но пламя ещё не вырвалось? — переспросила Гаудрун, озабоченно нахмурив тонкие брови. — Знаешь, у нас в гнездовье таких, как ты, зовут сновидцами. Всё это не просто так… Хвостом своим клянусь, что огонь означает происки кентавров и тэверли.

— Ведающий говорил, что им может помогать кто-то из-за моря, — осторожно возразила Тааль, — и что все наши беды связаны с колдовством. Дело не может быть только в тэверли.

— Дело всегда только в них, — отрезала Гаудрун, которая ненавидела тэверли всей душой, хотя ни разу их не встречала и даже не представляла, как они выглядят. — Даже беда с твоей матерью — от той дряни, что они впустили сюда, это уж точно… Скажи, ты боялась? — вдруг спросила она.

— За мать? — не поняла Тааль. — Конечно. Я и сейчас боюсь.

— Нет. Во сне, когда летела к этим воротам. Зачем ты летела? Ты ведь могла погибнуть?

— Боялась, — признала Тааль и честно добавила: — Только не за себя. Не знаю, почему. Разве что за тех, кто мне дорог… Но ты не подумай, я вообще-то жуткая трусиха. Мало ли что кому приснится…

— Ох, Тааль… — Гаудрун тоже расправила крылья, сразу окружившие её чёрным облаком. От первых солнечных лучей её локоны будто покрылись золотой пыльцой. — Раньше я думала, что такой чистоты уже нигде не осталось. Будь осторожна, девочка.

Чистоты?… К чему это? И неужели это сказала Гаудрун?… Продолжая недоумевать, Тааль разжала когти.

Грохот Алмазных водопадов она услышала издалека, а чуть позже ощутила, как перья тяжелеют от пылинок влаги, повисших в воздухе. Гаудрун издала дрожащий радостный крик; Тааль взглянула вниз — и у неё перехватило дыхание.

Прямо под ними, разрезав лес на две части, текла широкая извилистая река — и, срываясь с кряжистой, заросшей папоротниками возвышенности, низвергалась пенистыми потоками. Отсюда это выглядело как полувоздушная белая стена, прозрачное пятно в море зелени — лёгкое, словно пух птенцов. И всё это бурлило и шумело, чтобы река продолжала свой путь, несясь далеко-далеко — к морю.

Тааль на краткое мгновение замерла в воздухе, поражённая величественным зрелищем: она-то всегда искренне думала, что ничего красивее её гнездовья не отыскать в мире… Переглянувшись с Гаудрун, она стала снижаться — плавными кругами, потому что ветер усилился.

И увидела вблизи то, чем стала эта красота.

Водопады ревели среди поломанных веток и опрокинутых, гниющих от влажности стволов. Через строго очерченный участок леса будто прошла избирательная буря. Кое-где зияли уродливые проплешины — и Тааль сжалась, догадавшись, что там побывал огонь.

А главное — гнёзда. Разбросанные по земле, редкие — по толстым угрюмым деревьям, они были пустыми и разорёнными. Кое-где остались выдранные, словно в борьбе, перья, остатки еды, даже скорлупа яиц… Незамысловатое украшение, сплетённое из мелких красных цветков чьим-то умелым клювом, трепетало на краю самого узкого водопада, зацепившись за камень. Пока они облетали пустое гнездовье, Тааль не решалась оглянуться на Гаудрун.

Та же тщетно высматривала хоть кого-то из своих или хотя бы кентавров. Но было пусто — так, будто все резко решили покинуть эти места. Крови, впрочем, тоже нигде не виднелось; при одной мысли об этом Тааль затошнило.

И тут снизу, от самой воды, едва перекрывая её грохот, раздался нерешительный возглас. Гаудрун отозвалась похожим криком — тоном пониже — и ушла в крутое пике, отчаянно прорезая крыльями воздух; Тааль, испугавшись за неё, бросилась следом.

В большом гнезде на подстилке из мха сидела, нахохлившись, старая толстая майтэ — до того старая и толстая, что явно не могла двигаться. Водяные брызги то и дело долетали до неё, но она только слабо охала и продолжала горевать, склонив плешивую голову.

— Куари! — воскликнула Гаудрун, снижаясь. Она чуть задохнулась от своих неосторожных манёвров и оглядывалась как-то затравленно — точно не веря в происходящее. Сердце Тааль разрывалось от боли, плескавшейся в зелени её глаз. На миг она даже забыла о целебной воде для матери — спасении, которое оказалось теперь так близко. — Что тут случилось? Где все наши?

— Всё кончено, Гаудрун, — подслеповато прищурившись, старушка сразу узнала её и закашлялась. — Они напали на следующий день после того, как ты пропала… Видишь, всё порушили, бездушные коняги. Ох, горе, горе… И за что всё это на мои дряхлые крылья! — она всхлипнула, готовая снова разразиться плачем; Тааль она, казалось, совершенно не замечала. Гаудрун побледнела.

— Они мертвы? Кто убит? — отрывисто бросила она, прерывая излияния.

— Да почитай что никто, — Куари икнула; слёзы всё бежали, теряясь в морщинистых обвислых щеках. — Всех в клетках увезли на юг, в Пустыню. К тем… В рабство, наверное. Только меня вот оставили — какой с меня прок… Ох, горе, горе…

— А Биир? Жив? — жадно спросила Гаудрун, не помня себя, почти наскакивая на несчастную старушку. Биир?… Тааль чуть смутилась. Она почему-то считала, что для Гаудрун ещё не наступила та пора, когда майтэ находят себе пару. Выходит, всё это время она переживала ещё и за своего спутника — что может быть страшнее…

— Жив твой братишка, — прокряхтела Куари, разрушив её теорию. — Вместе со всеми — туда же… Набрали с собой нашей воды — бочками увезли, окаянные, ты бы видела… Ох, проклятые времена… Оставили конвой — пять или шесть коняг, бродят тут поблизости, в лесу. Подкармливают меня иногда… Будь осторожна, сама знаешь об их стрелах.