Юлия Пушкарева - Тени и зеркала [СИ]

И он вспомнил. Он правда о ней слышал — в Долине, и не один раз. Отражения говорили о ней как о талантливой, знатной ученице с севера, что закончила обучение за пару лет до его приезда, совсем юной девушкой, и потом несколько раз зачем-то возвращалась к Отражениям. Но никогда не упоминали, что она из Альсунга — и тем более, что она как-то связана с королевской семьёй… Что ж, это можно понять. Отражения умеют хранить чужие тайны. Особенно такие опасные…

Только вот слышал он о ней от Фиенни. И тот звал её просто Хелт.

Дорвиг стоял на носу «Непобедимого» и всматривался в горизонт, привычно приложив ладонь ко лбу. На море поднимался ветер — кидался резкими, пронзительными порывами, не давал покоя парусам и заставлял отряд Дорвига сквозь зубы ругаться — особенно тех, кто сидел за вёслами. Даже у самого Дорвига, который провёл в море больше дней жизни, чем на суше, глаза слезились от этого ветра — что уж говорить о совсем молодых пареньках, которых немало было на борту. Впрочем, впервые шедших на битву или, тем более, не знавших моря среди них не оказалось: Дорвиг давно зарёкся брать их под свою команду. Не такая теперь молодёжь…

Дорвиг вздохнул (почему-то это случалось каждый раз, когда ему вспоминалась юность — славная юность, полная надежд и крови). Поднял лёгкий шлем, который держал в руках, и надел его, поглубже надвинув на седую голову. Подтянул пояс на кольчуге, отозвавшейся приветливым звяком. Всё как всегда, как нужно, — и всё же что-то не так…

Осеннее, ненастное море тревожило Дорвига. До поры до времени тихое, оно пока не отвечало завываниям ветра и шло ровными, небольшими волнами цвета стали. Но небо темнело, а душный воздух отдавал на вкус солью; Дорвиг знал такие моменты — море напоминало волка, затаившегося перед прыжком, и его покой был обманчивым. Немало таких волков Дорвиг затравил за свою жизнь — хотя битвы с людьми увлекали его куда сильнее охоты…

Дорвиг ещё раз бегло осмотрел паруса и канаты, мысленно прощупал сваленные в трюме мечи со щитами. Что ж, вроде бы всё в порядке — да и в отряде не так уж много угрюмых или усталых лиц: у большинства глаза блестят именно тем жадным блеском, каким положено. Вот кто-то из молодых нерешительно затянул песню под равномерный плеск вёсел — и скоро ему вторили все, перевирая слова и мотив. Дорвиг снова отвернулся к морю, пряча в бороде довольную усмешку. Ещё пара минут — и песню подхватили на других кораблях, шедших поодаль; справа, с «Награды», донеслись приветственные крики.

Да, к вечеру разразится буря. У них совсем мало времени… Но к вечеру они достигнут Хаэдрана.

Уже совсем скоро.

Дорвиг весь был в предвкушении боя — это было тем немногим, что заставляло его, столько испытавшего, чувствовать хоть какой-то интерес к жизни. Он довольно давно понял страшную в простоте истину, которой обычно не верили его ученики. Размахивая мечом или секирой, сидя за греблей на боевой ладье, стреляя из лука, они обычно свято верили, что исполняют долг перед Альсунгом — или перед королём (в случае самых восторженных и наивных). И Дорвиг не спешил открывать им правду — правду о битвах. О том, что в них, самих по себе — единственное настоящее упоение. Что острая сладость кроется во власти над чужой жизнью и в близости смерти, во вражеской крови на лезвии, в смеси горячки и холодного расчёта. Что бывают мгновения, когда забываешь себя, и короля с королевством, и золото, и славу, и клятвы в верности — остаётся одно всемогущее, пробирающее до дрожи сейчас. И вот это сейчас, единственное, наполнено смыслом.

Он никогда не говорил об этом. Сами поймут, когда придёт время. Может, для кого-то такой день настанет сегодня…

Дорвиг невольно подумал о нынешнем своём короле — и поморщился. Конгвар, конечно, хороший воин и недурной человек, но он до сих пор не понял этой истины, страшной и главной. Вот Хордаго понимал её. Для Дорвига Хордаго с юности воплощал собой Альсунг: без него и Ледяной Чертог казался бесполезным нагромождением зданий. После смерти своего Двура Двуров и товарища Дорвиг много дней пил — беспробудно, сознательно доводя себя до бесчувствия. А оправившись, обнаружил, что Совет уже объявил новый поход, — и вызвался, как обычно, на корабли. Конгвар не противился ему; ещё бы этот щенок стал с ним спорить…

Дорвиг сердито нахмурился и одёрнул себя. Конгвар больше не туповатый безответственный мальчишка, а его законный повелитель. Нельзя теперь думать о нём так. Украдкой Дорвиг сотворил охранный знак: кто знает, может, из-за таких крамольных мыслей на них и озлился бог ветра… Хотя перед отплытием Дорвиг велел зарезать белоснежного козлёнка в его честь — одного из тех, что привозили в Чертог с травянистого юга страны, из предгорий. Дорвиг верил в богов и боялся их.

Песня вдруг прервалась, и по палубе пронёсся возбуждённый говор. Дорвиг недоумённо оглянулся и вскоре понял, в чём дело: то тут, то там тыкали пальцами в небо, указывая на чаек, что бесстрашно нарезали круги между набрякших туч. Значит, близко суша.

— Замедлить ход, взять правее! — крикнул Дорвиг, и ладья покорилась, как послушное, но неповоротливое животное. Старое сердце забилось чаще — и сразу отдало досадной болью в рёбрах… Хаэдран, скоро снова Хаэдран.

Вечная боль Альсунга и его вечное желание. Уже не одно поколение этот город — большой, богатый ти'аргский порт в Северном море, бойко торгующий с Кезорре, Минши, а в мирные времена и с ледяным королевством. Но Дорвиг, как все альсунгцы, прекрасно знал, что вырос он из рыбацкой деревни — а рыбаки пришли с севера, из его краёв. В его глазах это доказывало права Альсунга на Хаэдран лучше всяких денег, ти'аргских учёностей и увёрток. Дорвиг плавал к нему много раз, и на его памяти Хаэдран переходил от одного королевства к другому по крайней мере трижды.

Увидев его, Дорвиг расплылся в улыбке и даже руки потёр, не выдержав, как при виде румяного каравая. И хорошо же будет снова поднести альсунгской короне такой чудесный кусок!..

— К оружию! — приказал Дорвиг, и «Непобедимый» наполнился радостным рёвом, звоном и скрежетом. Мечи и щиты, начищенные до блеска, радовали глаз на фоне серой мути вокруг. Одним, всем понятным кивком Дорвиг велел готовить сходни.

Море вздыбилось сильнее. Ответные крики, не менее воинственные, донеслись со скалистого берега. В удобной вытянутой гавани стояло всего судна три или четыре — Дорвиг сразу определил, что торговых: пузатые, громоздкие ти'аргские корабли и один миншийский — с красными, расшитыми золотом парусами. За тремя сторожевыми башнями, стоявшими почти бок о бок, виднелась зубчатая каменная стена — явно обновлённая с тех пор, как Дорвиг видел её в последний раз. А за ней, невидимая, таилась сеть мощёных улочек, лавок под разноязыкими вывесками, красных черепичных крыш.