Вероника Батхен - Лигр [litres]

– Она не убийца. Никакого яда. Все, кто умер, умерли своей смертью. От болезни. Не заразной болезни, и не наведенной. Мы проверяли.

– Тогда какого же… – Он звякнул чашкой о блюдце, выплеснув чай себе на рукав. – Вам в инквизиции уже заняться больше нечем? Это новая игра такая – накопать таинственных совпадений в жизни знакомых бывшего одноклассника, а потом стращать его непонятно чем?

– Ты не понимаешь, – ответил инквизитор. – Да что там, я сам ничего не понимаю. И никто из наших, и чугайстеры, и полиция. Но не может быть простым совпадением, чтобы жившие в разных городах два человека… богатых, известных человека, вполне молодых и здоровых… вдруг ни с того ни с сего заболели и скончались, а деньги их – не все, это было бы слишком подозрительно, но весомая часть, – достались одной и той же женщине.

– Геле.

– Да. Ей.

Он заставил себя засмеяться:

– Ну тогда тебе точно не стоит обо мне беспокоиться. Мне просто нечего оставлять ей в наследство. Да и что такой страшной женщине может понадобиться от продавца книг?

– Вот и я думаю, – кивнул инквизитор. – Что ей может от тебя понадобиться?

После этого они не сказали друг другу ни слова. Инквизитор еще пару минут болтал ложечкой в опустевшей чашке, как будто чертил на дне понятные лишь себе знаки, потом оставил на столе пару новеньких, неизмятых купюр и вышел, оставив школьного знакомого наедине с остывшим чаем.

Он подавил желание крикнуть уходящему в спину что-то глупое вроде «Не звони мне больше никогда», попросил у официантки счет и поспешил домой. Надо было пригласить Гелу к себе, рассказать об этом нелепом разговоре. Инквизиция, чугайстеры и полиция, надо же. Три службы, нависшие над совершенно обычной молодой женщиной просто потому, что с двумя ее знакомыми случилось несчастье. Неудивительно, что Гела не любит говорить о прошлом.

Ее телефонный номер он уже выучил наизусть, хотя отличался почти мистическим неумением запоминать числа. Цифры, в отличие от букв, никогда не были его друзьями.

Гела не ответила на звонок.

И через час тоже.

И на следующее утро.

Он наплевал на работу, вызвал такси и уехал на другой конец города, туда, где жила Гела. Но дома ее не было, и никто из соседей не мог вспомнить, когда они видели ее в последний раз.

Вернувшись к себе, он еще с лестничной клетки услышал знакомую телефонную трель. Торопливо отпер квартиру и, не разуваясь, подбежал к телефону.

– Гела?

Но это, конечно же, была не она, а администратор магазина, и ему пришлось, путаясь в объяснениях и извиняясь через каждое слово, врать что-то про внезапную болезнь. И лишь повесив трубку, он понял, что и впрямь чувствует себя паршиво: желудок крутило, руки тряслись, а голова болела так, что казалось, будто верхушка черепа сейчас отвалится и мозг вытечет наружу.

«Это из-за тревоги, – подумал он. – Я волнуюсь за Гелу, только и всего».

И строго-настрого запретил себе вспоминать о вчерашнем разговоре.

В полутемной, освещенной лишь светом уличного фонаря арке копошились три неясные тени. Одна из них вяло подергивалась и пьяным мужским голосом упрашивала отпустить ее. Вторая тень держала первую сзади, прижав к горлу что-то металлически поблескивающее, а третья – обшаривала ей карманы.

Он остановился, чувствуя, как вдруг отступает привычная уже дурнота. Вот оно. Может быть, у него не хватает духу оборвать собственную жизнь, но вступиться за чужую он себя все-таки заставит.

Главное, разозлить грабителей посильнее. И тогда…

Тогда ему больше не придется ничего решать.

– Эй! – крикнул он, подходя к арке. – Вы, твари!

Идти было легко, и кричать было легко. Впервые за долгое время его захлестнуло чувство уверенности и определенности, и какое-то новое, непривычное выражение проступало на его лице.

Выражение, увидев которое в неверном фонарном свете, грабители рванулись не к нему, но от него и растворились где-то в темноте двора.

Он остановился, чувствуя себя обманутым и обворованным. Ушли. Ушли. Как будто знали, что это самое худшее, что они могли с ним сделать.

Где-то за спиной ему послышался негромкий женский смех. Он не стал оборачиваться.

Пьяный ползал у его ног, бессвязно благодарил, потом взглянул наверх и осекся. Лицо его спасителя искажала такая ненависть, на какую обычные ночные грабители были просто не способны.

Гела позвонила под вечер третьего дня, когда он уже не мог списывать свое состояние просто на нервы. Его желудок не удерживал еду, голова кружилась, тело бил непрерывный озноб. Он был болен, никаких сомнений, но не мог заставить себя пойти к врачу или вызвать «Скорую помощь», потому что все мысли его занимала Гела.

Гела.

Он ждал ее звонка каждую минуту и, дождавшись, чуть не расхохотался, когда услышал, что она в больнице. Что ж, обе проблемы решились сами собой. Может быть, их даже положат в одну палату.

Больница была частной, очень дорогой, и охрана пропустила его, только убедившись, что пациентка действительно его ждет.

К палате он бежал, хотя все тело его протестовало. Но в голове пульсировало одно: «Гела! Быстрее!» – и он подстегивал себя еще сильнее. Вот нужная дверь. Как медленно она открывается…

Увидев Гелу, он понял: она была больна уже давно, просто старалась не показывать этого. Отдельные знаки он замечал и раньше – усталость, круги под глазами, приступы боли, которые он принимал за внезапную задумчивость. Но теперь она выглядела как актриса, с которой смыли грим, открыв ранние морщины, бледность и измученную гримасу.

И прекраснее этого нового лица он в своей жизни ничего не видел.

Тошнота, озноб, слабость – все исчезло, как только Гела попала в поле его зрения. Облегчение нахлынуло так внезапно, что ему пришлось схватиться за дверной косяк, чтобы не упасть и ни в коем случае не отвести от нее взгляда. Он хотел сказать ей, как рад ее видеть, как боялся, что с ней что-то случилось, но не мог найти слов, чтобы выразить то, что чувствовал. А когда ему показалось, что он их все же подобрал, Гела подняла руку, не дав ему заговорить.

– Не надо, – сказала она с отвращением. – Не надо. Лучше скажи мне: ты понял?

– Что? – спросил он, хотя уже догадывался, о чем она говорит.

– Почему тебе было так плохо. Понял, или тебе объяснить?

– Мне звонил… один знакомый, – сказал он. – Инквизитор. Рассказал о двух людях, которые оставили тебе наследство.

– О двух? Плохо копают. Значит, ты понял, что привязан.

– Да, – ответил он. «Привязан». Какое точное, беспощадное слово.

– Отлично. Четыре дня без меня, максимум пять – больше никто не продержался. Ты думаешь, тебе сейчас было плохо? Подождал бы еще несколько часиков…

– Зачем? – спросил он. – Просто чтобы помучить? Не ради денег же…