Яцек Комуда - Имя Зверя. Ересиарх. История жизни Франсуа Вийона, или Деяния поэта и убийцы [litres]

– Что же ты такого сделал, старый палач, что грозит тебе вековечное проклятие?

– Не желаю об этом говорить, – коротко ответствовал Петр. – И ты здесь не для того, чтобы выносить приговор. Судить меня будет не шельма и разбойник, вырванный из-под виселицы, но лишь тот, кто воссядет ошуюю от Отца Небесного.

Вийон рассмеялся и долил себе вина.

– В таком случае, кто твой преследователь? Благородный ли это господин? Купец или, например, кто-то из городского совета?

– Не ведаю, – прохрипел палач. – Пришел он внезапно и знал все грехи мои, словно священник после пасхальной исповеди. Сказать, что человек этот – тайна, это все равно что утверждать, что в молитве сперва идет «Отче наш», а только потом – «аминь». Он велит… велит называть его Ру…

– И к чему же он тебя принуждает?

– Приезжает за мной ночью, – прошептал палач. – И тогда…

В переулке перед башней палача застучали копыта. Вийон услышал лязг металла и приглушенный снегом шум приближающихся шагов. А потом заметил, как изборожденное морщинами лицо палача бледнеет, словно платок невесты, и мастер Петр начинает дрожать, а в его прищуренных красных глазах появляется страх.

Что-то с большой силой ударило в дверь, медная колотушка стукнула раз, другой, третий…

– Иисусе! – застонал палач, а потом скулеж его перешел в хриплый шепот. – При… пришли за мною…

– Что? – прошипел Вийон. – Кто?!

– Слуга Ру! Боже! Пресвятая Богородица! Он не должен тебя здесь увидеть.

Стук повторился. Теперь куда громче.

– В сундук! Прячься в сундук! – сказал палач, кидаясь к сундуку, обитому проржавевшими полосами железа. Ухватил за ручку и приподнял тяжелое веко, отбросил в сторону лежащую поверху рваную йопулу, означенную желтым крестом. Сундук был наполнен старой посудой и обломками мебели, однако времени убирать их уже не было, поскольку в двери посыпались очередные удары.

– Пришли за мной! – скулил мастер, а костистая, дрожащая рука его ухватила плечо Вийона с такой силой, которую поэт никогда бы и не думал обнаружить у помирающего палача. – Спрячься где-нибудь! Молю!

Вийон осмотрелся. Негде было прятаться, в башне не было даже малюсенького закутка. Мог бы подняться наверх, если б лестница, ведущая на второй этаж, не была завалена; мог бы спрятаться за печью, будь здесь печь, а не открытый очаг под стеною.

Одним движением он выхватил чинкуэду и встал напротив двери.

– Не знаю, как ты, а я с ними идти не намереваюсь, – проворчал безо всякой охоты. – Да и ты никуда не пойдешь!

– Мастер Петр?! Ты там?! – голос, который неожиданно раздался из-за двери, был тихим, но зловещим. – Светлейший господин Ру ждет тебя!

Палач двинулся к двери, протягивая руку к засову, но Вийон схватил его за куртку, дернул, поволок назад.

– И не думай, шельма, – прошипел. – Оставь засовы в покое, а не то и вправду попадешь в ад без покаяния и искупления!

Палач кивнул, испуганный. Поэт оттолкнул его в сторону, приблизился к двери, держа широкий кинжал в вытянутой руке.

– Петр… я чувствую тебя, – прошептал голос. – Ты там, я точно знаю. Открой эти проклятые двери!

Засовы, блокирующие дверь, заскрежетали и провернулись, словно от прикосновения волшебной палочки. С хрустом и скрежетом вышли из пазов. А потом дверь распахнулась под сильной рукой, впуская в комнату вихрь кружащих снежинок и слабый, трупный свет с улицы.

Человек, стоящий в дверях, был высокий, худой, одет в выгоревшую, трепанную йопулу и волчью шапку. Лицо его выше рта и ниже глаз перечеркивала черная повязка. При взгляде на это лицо могло показаться, что у незнакомца нет носа.

– Мастер Петр, что это должно значить?! – спросил таинственный гость, потом вошел внутрь башни и пронзил палача взглядом. – Отчего ты не открываешь, когда призывает тебя твой господин?!

– Уже иду, – прохрипел палач. – Уже собираюсь.

– Я жду!

Палач поднял с лавки старую поношенную йопулу, с трудом натянул ее на плечи и двинулся к выходу. И вдруг незнакомец вытянул руку в сторону, загораживая Петру дорогу и останавливая его.

– А это кто таков?!

Костистый палец незнакомца, украшенный давно несрезавшимся ногтем, указывал в темный угол башни. В тени скорчилась какая-то уродливая фигура.

– Это… это… – с трудом выдохнул палач и закашлялся, давясь мокротой. Некоторое время он хрипел и выплевывал слюну, смешанную с красным.

Однако вопрос больше не повторялся. Незнакомец прыгнул в угол между сходящихся стен, схватил скорчившегося там человека за плечо, без труда вытащил его из укрытия и подтолкнул в сторону очага. Корявая ладонь ухватилась за рукоять меча, но опустилась, когда красный отсвет пал на лицо человека, извлеченного из угла. Был это скособоченный и горбатый калека. Лицо его напоминало лица городских дурачков, в чьей голове разум горел столь же ровно, как огонек свечки под гасящим колпачком. Дурачок трясся от страха, нити слюны свисали с искривленных губ, стекали на подбородок и на грудь, заливая поистрепавшийся кафтан.

– Это мой помощник, – прохрипел палач. – Староват я уже. Подобрал его на дороге.

– Договор, – медленно произнес незнакомец, – договор с господином Ру, мастер Петр, гласит четко: никаких свидетелей. И никаких проблем!

– Это не проблема, а просто сельский дурачок. Он даже не знает, что живет…

– Э-э-э… Э-э-э-э… – тут же подтвердил Вийон, пуская слюну и немилосердно кривясь.

– Абрревой, не делай из меня дурака! – рявкнул незнакомец. – Если этот пустоголовый знает, что я к тебе приезжаю, то он уже – ненужный свидетель. А ненужного свидетеля положено убирать, чтобы не привести к ненужным хлопотам.

Вийон опустил руку. В рукаве его скрыт был кинжал, но пока что он его не доставал. Ждал…

– Я ручаюсь за него… Я…

– Хорошо. Берем его с собой. Пусть Ру сам все решает.

– Но… он слишком глуп, чтобы брать его с собой, господин.

– Я сказал, – сильная костистая рука ухватила Вийона за воротник. Незнакомец попытался подтолкнуть его к двери. Поэт сопротивлялся. И тогда возница, закрывающий половину лица полосой ткани, перехватил его поперек и, не успел Вийон и подумать о какой-либо обороне, поднял его и швырнул на стену и стол. Дощатая столешница раскололась под тяжестью тела, Вийон охнул, а перед глазами его затанцевали все семь планет [129] Средневековая астрономия не знает двух планет, еще не открытых на тот момент – Урана и Плутона. , купно с их эпициклами и дифферентами. Казалось ему, что нынче зрит он их куда отчетливей даже Клавдия Птолемея. Прежде чем успел он подняться, незнакомец ухватил его за волосы, дернул вверх и пинком послал к двери. Поэт споткнулся и свалился на пороге. Впереди увидел узкую улочку предместья Кагора. Перед башнею стоял огромный, окованный железом шартремблан, запряженный четверкою черных, дышащих паром скакунов. Дверцы его были открыты.