Яцек Комуда - Имя Зверя. Ересиарх. История жизни Франсуа Вийона, или Деяния поэта и убийцы [litres]

– Как прикажете, господин.

Мастер подошел к ложу страданий. Медленно, с усилием ослабил коловорот. Голый мужчина дернулся, застонал сквозь зашитые губы, а потом перевернулся на бок и свернул тело в клубок…

– Придержи-ка его, недотепа! – рыкнул Вийону палач. – Хватай его за бедра! Двигайся, дурень!

Чувствуя, как все вокруг начинает кружиться в ошеломительном водовороте, Вийон захромал к пленнику. Значит, вот в чем дело! Этого желал от мастера Петра таинственный Ру, жестокосердый и проклятущий шельма… Господи Иисусе, кто же он такой? Что за лицо скрывается под маской?

Он быстро схватил и обездвижил дергающегося пленника. Палач поднял с пола металлический валок, утыканный шипами.

– Подними его, глупец! Быстро!

Вийон с трудом приподнял пленника. От связанного мужчины смердело страхом, потом, кровью и дерьмом. Палач сунул ему под спину шипастый валок, и тогда пленник заскулил, выгнул тело дугой, ударил головой в доски так, что аж загудело. Мастер Петр подскочил к коловороту, натянул веревки, прижимая мечущееся тело к шипам.

А потом захрипел, раскашлялся, согнулся вдвое.

– Хватай за рычаг! – крикнул с отчаянием. – Давай, давай!

Вийон сжал деревянную рукоять, провернул, веревки прижали истязаемое тело к столу – и он почти почувствовал ту боль, которую протыкающие кожу шипы доставили пленнику.

Жертва металась в страшных мучениях, а свежеиспеченный помощник тортора трясся от страха.

– Дальше, дальше! Не милуйся, как с молодкой из борделя, тюфяк! – хрипел Петр. – Тяни до конца!

Звук, вылетевший изо рта пленника, был устрашающим. С зашитыми губами он не мог кричать; потому исторгал из себя вой, напоминающий скулеж обезумевшей от боли собаки, давимой мельничным колесом. Вийон видел, как мучаемый мужчина бьет головой в стол, как бессильно пытается распахнуть в крике рот… Как из ран, сквозь которые продернули дратву, начинает сочиться кровь. А потом, когда зловещий щелчок храповика ознаменовал, что коловорот под руками поэта совершил полный оборот, он затрясся и замер, его руки и ноги были почти вырваны из суставов, он сходил под себя, и к тошнотворной вони крови и кислого смрада пота добавился еще более мерзкий запах человеческого дерьма…

– Стой, хватит! – прохрипел Петр и сплюнул под ноги.

Вийон замер с ладонями на коловороте. Чувствовал, что сейчас потеряет сознание, выпустит колесо и падет на каменный пол. Поэту приходилось уже бывать истязаемым, видывал он нутро палаческих комнат, испытывал страшную боль, да и со смертью разминулся на волосок. Но впервые сам он причинял страдания под внимательным, ледяным взглядом господина Ру.

Он замер, тяжело дыша и обливаясь потом. Пленник смолк и перестал дергаться. Дышал судорожно, втягивал со свистом воздух.

Это конец, подумалось Вийону. Это наконец-то все. Он умрет, а мы выйдем отсюда на воздух.

Он ошибался. Это не был конец. Даже не начало…

Петр подступил к истязаемому с ведром смолы. Быстро намазал ему бока и внутреннюю сторону подмышек, а потом приложил факел. Смола загорелась красноватым огнем, усиливая страдания жертвы до границ безумия. Истязаемый дрожал от боли так, что потрескивал пыточный стол.

Абрревой отер с чела кровавый пот. В слабом свете факела выглядел он истинным призраком, трупом, что поднялся из гроба при звуках труб Страшного суда. Дышал тяжело, а в груди его свистело при каждом вдохе, словно в дырявом меху.

– Мастер Петр, – бесстрастный голос Ру вырвал Вийона из одеревенения. – Дальше!

Палач кивнул. Потом снял со стены толстую веревку, заканчивающуюся крюком и пропущенную сквозь железный блок под потолком; проходила она через валок и железную петлю на боковой стене зала. Вийон знал эту пытку. Страппадо. Одно это слово вмещало в себе больше боли, чем мог причинить целый флакон венецианской отравы.

– Попусти веревки, негодяй!

Вийон не знал, как это сделать. Палач проворчал проклятие. Быстро освободил храповик. Коловорот застонал, провернулся. Деревянная крестовина ударила Вийона в бок. Поэт отскочил с оханьем.

Истязаемый завыл сквозь зашитые губы. Зашипел громко, видимо, боль возвращающихся на свое место суставов была столь же сильной, как и при их растягивании.

– Переверни его на бок.

Вийон превозмог тошноту. Чувствовал смрад горелой плоти. К счастью, справился под внимательным взглядом человека в маске.

Они медленно перевернули изуродованное тело на бок. Петр расстегнул пряжку на правом запястье пленника, с трудом выкрутил ему руку назад, вдел ладонь в маленькую железную колодку, заблокировал ее.

– Поверни его с другой стороны!

Вийон исполнил приказание. Церемония повторилась. Петр зацепил крюк от веревки за кольцо, вкрученное в деревянную колодку.

– К рычагу!

Вийон заколебался. И тогда вспотевший, окровавленный палач пинком послал его в угол, где второй конец веревки, проходящей через блок на потолке, был накручен на деревянный барабан с храповиком. Петр снова связал ноги обреченного, а потом ослабил полотняные петли веревок, выходящих из коловорота пыточного стола.

– Тяни! Быстро!

Вийон послушно вращал рычаг. Услышал, как заклекотали деревянные шестерни. Веревка, привязанная к выкрученным за спину рукам несчастного, натянулась как струна, а потом поволокла жертву вверх. Пленник дернулся, но впустую. Неумолимое страппадо тянуло его все выше и выше. Через минуту он висел с вывернутыми за спину руками. Заскулил отчаянно, дернулся. Все напрасно!

С тихим хрустом плечи выскочили из суставов, руки неестественно выгнулись над головою приговоренного, который наверняка даже не был осужден. Пленник метался под потолком, а звук, который издавал он сквозь зашитые губы, казался визгом зарезаемой свиньи, которой затолкали в глотку клубок тряпок.

Вийон уже ничего не чувствовал. Смотрел бесстрастно, как к приговоренному подступил мастер-палач и прикрепил к каждой из ног его свинцовые гири. Как помазал смолой и поджег у него в паху.

Это уже не имело никакого смысла. Мистерия убийства подошла к концу, и поэта ничто уже не могло испугать. Йопула его была мокра от пота, крови, смердела гарью и дерьмом.

Обреченный уже и не дергался. Грудь его поднималась едва заметно; висел он со склоненной головой, подобно Иисусу на аллегориях Страстей Господних, нечувствительный к боли и медленно погружающийся в тяжелую, смертную муть.

Мастер Петр с трудом взобрался на пыточный стол. Дотронулся до места, где билось сердце, потом – до вен на шее пленника. Быстро спустился и поклонился господину Ру.

– Вельможный господин… – пробормотал. – Он уже почти… Угасает.

– Хорошо, Абрревой. Чудесная работа. Вот тебе!

Ру бросил к ногам палача тощий мешочек. Петр с трудом наклонился, поднял его, поклонился снова.