Азад Гасанов - Битвы зверей

Жамбо и слова такого не знал. И гуру взялся обучить.

Глупее занятия трудно было придумать. Суть медитации сводилась к тому, чтобы по нескольку часов к ряду сидеть, не двигаясь, глядеть в одну точку и ни о чем не думать. Это было унизительно, но Жамбо готов был исполнить и не такое.

Свое положение он понимал так. Он — хидань, находится в руках народа, которому его соплеменники доставили немало бед. И цел он лишь потому, что его оберегает закон гостеприимства. Но стоит ему только шаг ступить за пределы аила, как гостеприимные хозяева набросятся на него и с великой радостью разорвут на части. Вот Жамбо и тянул с выздоровлением и готов был медитировать годами, только бы оставаться гостем.

Вначале Жамбо только делал вид, что занимается гимнастикой. Сидел, как истукан, смотрел перед собой и думал о своем. В первую очередь о том, как ему выбраться из плена.

Вариантов имелось несколько. Можно было, к примеру, выкрасть самую резвую лошадь, снять часового и ускакать куда-нибудь подальше. Но этот способ был не вполне надежен. Высокие телеги обнаружат его исчезновение самое большее через час (его стерегли днем и ночью), пустятся по следу и рано или поздно обязательно настигнут. Ведь Жамбо прежде, чем пуститься в бегство, надо будет прихватить зарытые сокровища, а это лишний груз и потеря времени. Хотя от золота можно было бы и отказаться, не велика потеря.

Другой способ предполагал захват заложника. Хогн Высоких телег приходил взглянуть на больного раз в несколько дней. Наброситься на него, когда он приблизится, приставить к горлу нож и вытребовать свободу за его жизнь. Да только хогн, скорее всего, прикажет своим жигитам бить. Ведь он степняк, волчьей крови, и как всякий волк мало ценит собственную шкуру. Месть для волков дороже.

Третий способ — купить Высоких телег. Отрыть клад, отдать золото и получить свободу. Этот способ был самым худшим. Предложи Жамбо телегам сделку, и те, скорее всего, оскорбятся. Никому не приятно, когда его держат за человека, способного променять честь на золото.

Были и другие варианты, но ни один из них не гарантировал успеха. Жамбо прокручивал их в голове во время медитаций и никак не мог определиться с выбором. Прокручивал-прокручивал, прокручивал-прокручивал и однажды не заметил, как провалился в пропасть… нет, не в пропасть — в бездну. И растворился, исчез, пропал в ее пустоте, в ее бездонности, в ее пространстве.

Сколько он пробыл в забытьи, Жамбо не мог определить, но гуру заверил, что всего несколько мгновений.

— Продолжай занятия, — посоветовал колдун, — и каждый раз часы нирваны будут накручивать мгновенье.

Вернувшись из этой самой нирваны, Жамбо ощутил необычайное спокойствие. На сердце сделалось легко, мысли стали невесомыми, и тело будто перестало весить. Казалось, оттолкнись от земли и воспаришь в небеса, как птица.

— Это очищающее действие духовной гимнастики, — дал объяснение его состоянию гуру Навин. — Тебе сделалось легко, потому что ты скинул часть бремени переживаний и сомнений. В нирване, где ты пробыл всего несколько мгновений, тебе раскрылась призрачность и иллюзорность мира и то, что вокруг нас майя . А разве иллюзия заслуживает того, чтобы из-за нее переживать?

— Какая еще иллюзия? — не поверил Жамбо. — Как мир может быть призрачным, если я вижу и ощущаю его? Вот ты, старик, разве призрак?

— Я майя, — ответил старик. — И ты майя. И эта телега, и люди вокруг нас, и все, что нас окружает — майя.

— Майя, майя! Что еще за майя?

Жамбо готов был разозлиться, настолько глупо звучали слова колдуна. Но дальше пошло еще глупее.

— Майя — это образ. То, что воплощено в твоем воображении. Все, что ты видишь и ощущаешь, живет только в твоей голове. Этого мира не существует без твоего воображения. Выключи его, и мир исчезнет. Что ты видел в нирване, что там ощутил?

— Там было пусто. Я ничего не видел.

— О чем я и толкую. Мир — это пустота.

— Чудно.

Жамбо так и не удалось разозлиться. И это было удивительно.

— Чудно, — согласился гуру. — И не для твоего понимания. В тебе слишком много жизненной силы, чтобы относиться к бытию, как к иллюзии. В тебе жизни столько, что хватит на двоих. Скажи, чего ты хочешь?

— Я хочу спастись и обрести свободу, — признался Жамбо.

— Этого добиться просто.

— Как?

— Женись на Лейсани.

Лейсани была та чумазая девчушка, что прислуживала гуру и помогала ему в врачебных делах.

Чумазая положила на хиданя глаз, и мысль жениться на ней не раз приходила в голову Жамбо. Вариант с женитьбой в отличии от других способов давал стопроцентный шанс на спасение. Ведь женившись, он породнится с Высокими телегами и станет для них своим. Но при всей своей привлекательности эта идея меньше всего нравилась Жамбо. Ему совсем не хотелось расставаться с привычным холостяцким положением. Тем более ради такой, как эта Лейсани. Девчонка, как на нее не взгляни, была не во вкусе Жамбо. Мелкая, худосочная, с крохотными грудками, с бедрами, как у подростка и вовсе без задницы. На такое сокровище не всякий позарится, и уж точно не Жамбо.

— Она еще мала. А рядом со мной просто кроха. Вздумай я на нее взойти, придавлю, как букашку. И кому от этого будет польза?

— Она выносливей и живучей, чем может показаться, — вступился за девчонку гуру. — Бери ее и не бойся — она выдержит. Но речь не об этом. Я спрашивал тебя о другом. Я хотел узнать, чего ты желаешь от жизни в целом? На что ты собираешься направить свои силы?

Жамбо никогда не задавался подобными вопросами. Как-то обходился без них. Жил себе, да жил и тратил силы на что придется. В детстве все больше на игры и шалости. В отрочестве увлекся лошадьми и стрельбой из лука, и все свое время проводил на конюшне и стрельбище, пока отец — азартный игрок и пропащая голова, — не проиграл в карты все свое имущество. В пору созревания на него напала грусть, а потом он вылечился тем, что сделался соблазнителем богатых женщин. Этим и жил, пока не началась война. И никогда за все прожитые годы он не ставил перед собой вопрос, что ему нужно от жизни в целом. Во всякую пору было нужно что-то свое.

И вот что любопытно, если не считать лошадей, он никогда и ничем не увлекался всерьез и надолго. Он со всей страстью набрасывался на новое дело, и вскоре терял к нему интерес. Если разложить его жизнь по часам, то выйдет, что большую ее часть он провел в скуке. Взять хотя бы женщин. Первое чувство было сильным. Прошло немного времени, и он укрепился во мнении, что все бабы одинаковы, и победы над ними не могут радовать. После этого он нацелился на то, что, казалось бы, было недоступно. Но когда и самые знаменитые куртизанки Синая и любовницы сановников двора стали выстраиваться в очередь в его покои, ему наскучили и любовные забавы. Женщина, что кость, сказал он тогда, обглодал и бросил.