Азад Гасанов - Битвы зверей

Появились на берегу и шад с князем Витой Спантомано. Эти слушать песню не стали. Приблизились к Свами и посмотрели на него с любопытством.

— Что-то мне не нравится, как парень выглядит, — заявил шад. — И впрямь помирать собрался. Ты давала кислое молоко? — спросил он у дочери.

Князь Спантомано, встав за спиной у шада, уверенно заявил:

— Молоком тут не поможешь. Ему нужна вода.

— Князь думает, что в парнишку что-то влезет?

— Я говорю не о том, чтобы поить, а том, чтобы выкупать, — разъяснил бактриец. — Время для этого, конечно, не совсем подходящее. Но если шад Татори желает спасти своего монаха, он должен окунуть его в реку. Только холодная вода может вернуть мальчугана к жизни.

К словам князя отнеслись с должным почтением. Свами немедленно раздели и голышом внесли в воду.

В середине ручья течение было стремительным и холодным. Но и в заводи, где уложили Свами, оказалось не многим теплее. Его обожгло ледяной водой. На какой-то миг остановилось сердце.

Но потом пошло на поправку. Вся лишняя тяжесть начала выходить через поры. Выходила потом и застывала на поверхности воды кругами жира. Через несколько минут вокруг Свами собралось огромное пятно. Кто-то из серов попробовал его на ощупь.

— Вроде топленого масла, — сообщил он окружающим. — Интересно, можно на нем готовить?

— Как долго колдуну отмокать? — спросил шад Татори у князя.

— Пока все лишнее не выйдет. Думаю, одного часа хватит.

— А он не околеет? Вода-то ледяная.

— Внутри у него пожар. И не потому что он агнишатва, а потому что он обжора. Напрасно шад Татори позволил монаху объедаться.

— Да, похоже, тут я сплоховал, — признал справедливость слов собеседника шад серов. — Я-то думал как: раз он колдун, то ему все нипочем.

— Он монах, — взялся объяснить бактриец. — Он носит имя Агнишатва, и для нас, придерживающихся веры просветленных он — ахура 35 35 Ахура — в переводе с дари «священный». . Пусть даже на поверку окажется, что молокосос ничего не стоит, главное, что люди верят в его дар и чтят в нем божью искру. В предстоящем деле шаду Татори этот монах может очень пригодиться, и поэтому монаха необходимо беречь.

— Опять истинная правда, — согласился шад. — Отныне монах будет находиться под моей защитой. Я уступлю ему свою палатку.

— На ночь приставьте к нему человека. Как только спадет жар, его следует опоить, хотя бы вашим кислым молоком.

Через час Свами вытащили из воды и перенесли в жарко натопленный шатер шада. Там положили на войлок и укутали мехами.

Свами после всего приключившегося испытывал такую слабость, что немедленно уснул. И приснилось ему, что лежит он на лугу под жарким летним солнцем, с гор задувает прохладой ветерок, колышет травы, и те ласково щекочут стебельками щеку. Так приятно было на согретой солнцем земле, так приятно было подставляться ветру, и нестерпимо сладко было выносить щекотку. Единственно, что мешало, так это сухость во рту. Но это была мелочь. Свами согласился бы всю жизнь проваляться вот так вот на лугу, подставляясь солнцу и ветру. Тем более, что земля на том лугу отчего-то была мягкая, как перина и терлась, терлась об него. Свами аж застонал от удовольствия. И только он выпустил стон, как опять раздался голос девочки.

— Что, плохо?

Голос прозвучал опять едва слышно, но на этот раз у самого уха. Будто девочка нашептывала ему. Он даже ощутил ее дыхание. Открыл глаза и увидел ее лицо.

Девочка лежала рядом, под одним с ним покрывалом. Она приподнялась и потянулась за крынкой.

Покрывало сползло с ее груди, и Свами увидел два крохотных бугорка с розовыми окружностями на вершинах. От вида обнаженной плоти он смутился. Быстро отвернулся и спросил:

— Почему ты здесь?

— Меня приставили на ночь. Велели опаивать тебя, когда проснешься, — она протянула Свами крынку. — Пей.

— Козье?

— Все у нас козье, — заверила девочка.

Молоко пришлось кстати. Оказывается, ему нестерпимо хотелось пить.

— Почему вы не держите коров? — спросил Свами, возвращая девочке крынку. — Потому что стали держаться нашей веры?

Девочка прежде, чем ответить, уложила Свами, пристроилась у него под боком и положила голову ему на грудь.

— Раньше держали, — сказала она. — Но потом избавились. Когда переходили горы. Коровам было трудно карабкаться по скалам, они спотыкались и падали. Пришлось нам зарезать стадо.

Эти слова покоробили Свами.

— Этого нельзя было делать.

— Почему? — удивилась девочка.

— Коровы священны!

Девочка удивилась еще больше.

— Коровы просто коровы. Они дают молоко и мясо. Вот вся их священность.

— Коровы олицетворяют изобилие и чистоту! Они благостны и жертвенны. Убивать корову и есть говядину — самые страшные преступления!

Все это Свами проговорил с таким жаром, что девочка оторвала голову от его груди и с любопытством посмотрела ему в глаза.

— Это у вас, у красных колдунов так принято? — спросила она. — Глупо. Если бы мы не убили коров, мы бы сами погибли. Их мясом мы продержались весь путь в Эмодах.

— В каких Эмодах? — теперь удивился Свами. — Где это?

Девочка указала рукой на юго-восток.

— Там нет иных гор, кроме Драконьих.

Девочка снова опустила голову на грудь Свами.

— Про драконьи ничего не знаю, — призналась она. — Фауны называют те горы как-то по-своему. Так чудно, что не выговоришь. Мы же назвали их Эмодами, потому что там много наших полегло. Кто замерз, кто свалился в пропасть. Особенно много погибло женщин и детей. «Эмод» — это кладбище по-нашему.

Девочка говорила что-то невразумительное, то, что Свами не мог понять.

— Откуда вы? — спросил он с раздражением. — Кто вы вообще?

— Мы из Сероки. Мы люди.

«Серока, Эмоды. О чем она лопочет?»

— Старая Серока находилась между Волчьей степью и страной хиданей. Ты знаешь про хиданей?

— Нет.

— У вас тут никто не знает про народы, живущие по другую сторону Эмодов. Хидани были царями над фаунами и правили в их землях. Но потом фауны восстали, и хиданям пришлось бежать. Они пришли в Волчью степь и начали сгонять всех со своих мест. Согнали и нас. Часть наших ушла на запад, к Драконьей гряде, а большая часть на юг.

— Как ты сказала… к Драконьей гряде?

— Ну да. Я думаю, там они пропали. За грядой пустыня, а за пустыней обрывается суша. Где им было спастись? Но и нам на юге пришлось не сладко. Там за нас взялись фауны. Гнали до самой реки, а когда мы переправились, загнали в горы. Много наших утонуло в той реке, и половина стада. Она была широкая-преширокая — эта река — и желтого цвета, наверно от ила. В горах мы проплутали больше года и пропали бы наверняка, если бы наши разведчики не отыскали проход. Мы вошли в него и оказались в этих землях.