Азад Гасанов - Битвы зверей

— Пусти, — прошипел рыжий.

— Не раньше, чем ты вернешь мне деньги.

— Здесь не то место, где следует улаживать конфликты.

Марк оседлал его.

— Что ты предлагаешь?

— Половину.

— Смеешься?

— Я закричу.

— О да, это ты умеешь. Но тогда схватят и тебя. И что в итоге? Мы оба потеряем деньги.

— Ну, хорошо, хорошо, — рыжий полез за пазуху. — Дай мне вынуть, — и опять зашипел. — Встань, черт возьми, с меня.

Марк привстал, и рыжий ужом выскользнул из-под него.

— Держи, — крикнул рыжий, вытащил какой-то предмет и бросил под ноги Марку.

«Чаша для костей», — констатировал Марк, подобрав брошенный предмет. Он захотел запустить чашей в обманщика, но того уже не было на месте. Хитрый омеретянин, петляя между соснами, во всю прыть несся в другой конец сада. Марк, в который раз, кинулся в погоню.

Он настиг беглеца там, где под ногами перестали шуршать сосновые и кедровые иголки, и сильнее запахло падалицей. Марк напрыгнул на омеретянина под скутарской яблоней, к которой была приставлена садовая лестница, повалил его и попробовал, как в первый раз, подмять под себя. Но рыжий сделался неожиданно увертливым. Стоило Марку обхватить его, как тот тут же выворачивался и выскальзывал из объятий. Они кувыркались по саду несколько минут. Кувыркались, кувыркались и в итоге опрокинули корзину. Спелые яблоки покатились по земле во все стороны.

— Полегче ты, — шикнул омеретянин. — Так мы всех жильцов на ноги поднимем. И не пыхти, черт тебя дери.

— Верни деньги.

— Сейчас.

Второй на очереди оказалась садовая лестница. Эта повалилась с таким грохотом, что на шум отозвались лошади в конюшне. Драчуны замерли, но было поздно. В сторожке зажегся свет, и ночной охранник, держа в руках фонарь, выглянул наружу.

— Сейчас сторож забьет тревогу.

Омеретянин без сомнения был провидцем. Сторож постоял с минуту, всматриваясь в темноту, а потом взял и ударил в гонг.

— Ну вот.

Дом ожил. На лестнице раздались шаги, потом раздались голоса на террасе.

— Уходим, — предложил омеретянин.

Неприятели поднялись и, крадучись, направились к забору.

Они не успели пройти и половину расстояния, когда с террасы на двор высыпали слуги. Марк и рыжий вынуждены были остановиться и притаиться за ближайшим деревом.

Слуги, галдя и подсвечивая себе фонарями, разбрелись по саду. Большинство из них начало рыскать под яблонями, но одного потянуло к соснам. Когда он подобрался угрожающе близко к притаившимся Марку и омеретянину, последний извлек из складок туники еще один предмет. Предмет был крохотный — весь умещался в ладони омеретянина, — но при этом от него исходил такой резкий и едкий запах гари и раскаленного металла, что Марк невольно зажал нос. Запах был настолько сильный, что его учуял и слуга, забредший под сосны.

— Сюда! — завопил он, призывая к себе товарищей. — Они где-то здесь!

Вся свора слуг бросилась на зов. И кто-то старческим надтреснутым голосом пропел:

— Попались, подлецы!

Приближение слуг и главное их самоуверенный и грозный гомон подействовали на Марка самым удручающим образом. Ему захотелось выйти из укрытия и сдаться врагу на милость. Но рыжий удержал.

— Смотри, — сказал он и, разжав ладонь, показал предмет в форме тыковки, от которого исходил тошнотворный запах.

В следующий миг рыжий замахнулся и пустил тыковку в сторону конюшни. Еще через пару мгновений возле конюшни брызнуло чем-то ослепительно белым. Следом раздался оглушительный грохот, и стены конюшни и деревья рядом с ней объяло пламенем. Воздух в саду наполнился нестерпимой вонью.

— Бежим! — крикнул омеретянин и первым бросился к забору.

Слуги пришли в себя минутой позже. Рыжему этого хватило, чтобы достигнуть ограды и юркнуть в лаз. А вот Марку пришлось взбираться на забор.

Когда Марк подпрыгнул и ухватился за верх ограды, кто-то из слуг вцепился ему в ноги и потянул назад. Пока Марк отбрыкивался, подоспели другие. Общими усилиями слуги стянули Марка на землю. Но, прежде чем это произошло, Марк успел увидеть, как вниз по улице, сверкая пятками, мчится рыжий, а за ним, грохоча медными набойками по булыжнику мостовой, несется городская стража.

Когда серские женщины начали рожать детей от воинов Ашина, сложился новый народ, получивший название кюш-баландер, что переводится с хиданьского, как «дети лета», и образовалось государство «Эль», что на серском означает «держава». «Наши дети составлены из черной и белой кости, — говорил мудрый Юкук, указывая на два корня, от коих произошли баландеры. — Отец Вечное небо над ними, а под ногами — мать сыра земля. Когда лето выдается жарким, и вдосталь воды, травы луговые идут в рост, и скот быстро набирает силу. Так же и с нашими детьми. Им жарко светит солнце, а вода от горных родников питает корни. Сегодня мы слабы, но завтра, когда вырастут дети лета, мы будем в силе! Завтра наступит скоро, потому что баландеры растут быстрее, чем другие». В степи из двух частей сложилось целое, а в Срединной равнине по смерти генерала Луя его держава раскололась надвое — Восточное и Западное царства. На востоке, в Синае, трон занял наследник покойного от законной жены, а на западе, в городе Чу наложница генерала интриганка У Мина провела к престолу своего малолетнего незаконнорожденного сына.

Гэсер Татори. История от начала времен.

В ставке Тобас, как и задумал первым делом познакомил Теймура с Жане, со своей младшенькой. Но та оказалась явно мала для парня. И тогда Теймур выбрал из всех дочерей Тобаса старшую. Когда он указал на девушку и заявил: «Вот эта мне подходит», его красавица Асель так звонко и заразительно рассмеялась, что все присутствующие при этом, забыв о приличиях, последовали ее примеру. Воздержались от смеха только те, кто был свидетелем преображения в ночь полнолуния.

Та ночь оказалась особенной. Видят люди: спускается с сопки рослый паренек, босой, портки едва прикрывают колена, рукава кафтана не дотягивают и до середины локтя, а в плечах одежонка сидит так тесно, что грозится вот-вот разойтись по швам. Прежде вислоусому хватило бы и одних коротких портков, чтобы он заржал, как плешивый мерин. Но в ту ночь он забыл о смехе. Разинул пасть и уставился на преображенного Теймура, как завороженный. Рябой, который в отличие от вислоусого любил не столько посмеяться сколько поглумиться, и кто при иных обстоятельствах непременно сказал бы что-нибудь обидное, тогда выдал нечто ему несвойственное. «Клянусь Небом, — проговорил он с придыханием, — это самое удивительное, что я видел за всю жизнь. Теймур — перевертыш!»

В общем, не нашли люди Тобаса ничего смешного в облике парня ни в ночь новолуния, ни в тот день, когда его привезли в ставку. Дочери, их подруги, родня и слуги гоготали, глядя на Теймура, а свидетели стояли с каменными лицами. Рябой еще прикрикнул на девиц: «Как вы себя ведете? В вашем доме гость, а вы надсмехаться вздумали. Вон отсюда!»