Азад Гасанов - Битвы зверей

— И ты решил, что этот человек я. Почему?

— Я не богослов и мало смыслю в тонкостях религии. Но я разбираюсь в людях. Вы служите в красном храме, и я вижу, что в скором времени вы займете в нем самое высокое место. И, кроме того, вы человек, который имеет дальние виды.

— Ты и это разглядел?

— И еще то, что вы своего добьетесь.

— Похоже, они не ошиблись с выбором соглядатая, а Маниах? Ты славно поработал, — Жамбо отпустил торговца. — Скажи, что они пообещали за работу?

— Деньги.

— Надо полагать немалые деньги?

— Они сказали, что я получу столько, сколько сумею унести.

— Один дань.

— Что?

— Это вес, который способен унести на себе обычный человек. Ты человек хлипкий, но жадный, так что один дань вытянешь, — Жамбо поднялся и вернулся к двери. — Деньги, деньги. Все теряют голову, когда речь заходит о них. Ведь это прискорбно, Маниах?

Хорек сокрушенно качнул головой.

— Я тебя снабжу конем, чтобы ты смог унести калот. Знаешь, что такое калот?

Хорек мотнул головой.

— Калот — это вес, который на скором ходу выдерживает лошадь. За такую щедрую плату ты станешь работать на меня. И первым делом объяснишь, почему тебя торопят. Откуда спешка?

— Всего я не знаю, — пролепетал Маниах и громко высморкался. — Но мне стало известно, что пришельцы ожидают своего вождя.

— Вот как. И кто у них вождь?

— Некий Шад. Так они его называют.

— Шад? Ха-а… Значит, в этих горах они расправили свое левое крыло. А где же правое?

— Я не знаю. Но с этим Шадом прибудет их верховный маг. Он носит имя Агнишатва.

Жамбо просиял от удовольствия.

— Знаешь что, славный Маниах, я хочу, чтобы ты передал связному, когда тот явится к тебе, что агнигхулам Жамбо и сам ищет встречи с братьями по вере, но в горы не пойдет, а будет ждать их в храме. Передашь?

Маниах качнул головой.

— Тогда последнее. Ты назвал меня сильным человеком и сказал, что я умею добиваться своего, так?

Хорек снова выразил согласие.

— Значит, тебе не надо объяснять, что станет с тем, кто вздумает со мной хитрить?

Теперь хорек замотал головой.

— Ты что язык проглотил? Скажи что-нибудь или хотя бы изобрази улыбку.

Маниах вытянул в дугу тонкие губы.

«О Небо, какое у него мерзкое лицо!»

— Проваливай, — Жамбо распахнул дверь. — И заглядывай, как обычно, будто ничего не было.

— А ничего и не было, — заверил Маниах и мышью шмыгнул в дверь.

«Этого птичкой не назовешь, — подумал Жамбо, провожая торговца хмурым взглядом, — но петь он будет славно».

Когда Ромл раскололся на две части, маленькое царство Терзерум досталось Восточной империи, где власть взяли единобожцы. Они изгнали омеретян с их исконных земель, так как полагали, что те повинны в смерти их пророка. Омеретяне большей частью подались в Дариану. А прочие переплыли море и обосновались в Ромле. Нельзя сказать, что там им были рады, но в гуще других народов их не выделяли, и потому у омеретян нашлось время, чтобы оправиться и начать утверждаться на новом месте. В первую очередь их успеху способствовал тот факт, что омеретяне жили сплоченно и имели общинную казну. Знатные же горожане, подверженные порочным страстям, постоянно нуждались в свободных деньгах, и омеретяне, к великому их удовольствию, ссужали им под разумные проценты. Кроме того, надо сказать, что омеретяне в большинстве своем были книжники и сведали в науках.

Гэсер Татори. История от начала времен.

Марк очнулся в тюрьме. То, что это тюрьма, а не другое место, он определил по запаху. В мрачном помещении, закрытом от всякого света, пахло отхожим местом, прелой соломой и сырым известняком, которым были выложены стены. Одним словом, воняло так, как может вонять только в застенках.

Камера не имела окон, воздух задувало в крошечное отверстие над дверью. В кромешном мраке невозможно было ничего разглядеть дальше собственного носа. Носом Марк и исследовал помещение.

Тесная коморка, от стены до стены не более четырех шагов. Свод низкий. По углам разбросана солома. В одном углу лежит он, а в противоположенном… Марк принюхался. Сквозь запах прелой соломы пробивался запах цветочного одеколона.

— Я уже не верил, что ты очнешься, — раздался голос омеретянина.

Марка не удивило присутствие здесь, в застенках, хитрого омеретянина. Убегал он накануне, конечно, резво, но еще никому не удавалось уйти от городской стражи. Марка удивило другое: то, что даже в этом скорбном месте рыжий проходимец не унывает и не теряет присутствия духа.

— Скучно, — пожаловался омеретянин. — Уже несколько часов сижу и жду, когда молодой нобиль вернется к жизни. Ну как ты?

У Марка саднило спину. Он попробовал поменять положение, привстал, и в голове тут же прогремел колокол. Марк со стоном опустился на прежнее место.

— Слышу, неважно. Оно и понятно, тебе, в отличие от меня, здорово досталось. Я-то отделался парой затрещин, — рыжий заерзал, сгребая под себя солому. — Слуги хотели расправиться со мной, но меня, по счастью, отбила стража. Больше всех негодовал управляющий. Слышал бы ты, какими словами он меня крыл. Вопил так, что уши заложило. Он вопил на меня, а на него орал хозяин.

— Дом сгорел?

— Дотла, как хворост.

— Как ты это проделал?

— Я? — рыжий, похоже, ухмыльнулся. Марк не мог этого видеть, но почувствовал нутром. — Городские власти полагают, что поджог учинили двое: ты и я. И нам не повезло. Мы подожгли дом третьего консула республики.

— Клемента Фурина?

— Вот-вот. Ты ведь нобиль, знаешь всех вельмож. Скажи, чего можно ждать от этого Фурина?

— Лучше бы мы спалили здание сената.

— Неужели, — омеретянин сокрушенно причмокнул. — За порчу городского имущества отправляют в легион. Поджог сената дело посерьезней, и кара за это — работа на галерах. А мы спалили дом Фурина, и значит нас распнут?

Марк не ответил.

— Тебя, положим, пощадят — ты патриций. А меня наверняка. Кто сжалится над бедным омеретянином? Интересно, каково человеку на кресте? Очень больно?

Марк устало вздохнул.

— Никогда не видел распятых. Говорят, их поджаривает солнце, а потом на ожоги садятся мухи, и плоть пожирают опарыши. Отвратительно.

Омеретянин повернулся к Марку, и тот разглядел его огромный нос.

— Послушай, мы тут товарищи. Нам полагается поддерживать друг друга. Ты же видишь, что со мной творится? Я теряю самообладание и вот-вот запаникую. Скажи что-нибудь ободряющее, утешительное.

— Что это было?

— Ты о чем?

— Тыковка в твоей руке.

— Ах, это, — нос омеретянина растворился во мраке. — Это бомба, — он произнес последнее слово на распев, с каким-то даже удовольствием.

Марк не понял рыжего. Удары колокола в голове мешали думать.