Азад Гасанов - Битвы зверей

— Я приказала зашторить окна, чтобы удержать прохладу. Но вы правы, — женщина взмахнула рукой, — откиньте штору вовсе. Упражняющим разум необходим чистый воздух.

Жамбо выполнил ее распоряжение.

Женщина насупилась.

— О чем я говорила?

— О том, что большинство людей слабы.

— Ах, ну да. Большинство людей слабы, — достопочтенная Гаухар глубоко вдохнула и продолжила начатую мысль. — Большинство людей не знают медитации, не практикуются, не развивают дух. Им не хватает сил отречься от порочных привязанностей и встать на стезю совершенствований. Для того, чтобы они вышли на торную дорогу, их должен кто-то подтолкнуть.

Жамбо устроился на подоконнике и устало прижался спиной к откосу. Под сенью плакучей ивы, что стояла в десяти шагах от окна, протекал ручей. В ее каменном русле служанка поласкала белье. Жамбо нестерпимо захотелось оказаться на ее месте. Лучше полоскать белье, чем выслушивать болтовню глупой бабы.

— Именно в помощи слабым, но внутренне чистым людям, я вижу нашу роль. Чем больше людей мы поставим на срединный путь, тем сильнее сделаем нашу религию. Но нельзя привлекать всех подряд. Такие люди, как Ашхатха своими порочными наклонностями подают дурной пример. Вы меня понимаете?

— О, да.

— Люди смотрят на Ашхатху, видят, как жадно он вкушает от блюда удовольствий и следуют за ним. Нам надо избавляться от людей вроде Ашхатхи.

— Так мы и поступим, — заверил Жамбо, совершенно измученный страстной тирадой ученицы, — но позже, — он слез с подоконника и вернулся на прежнее место. — Стремясь возвести прочное здание, — проговорил он нравоучительно, — каменщик добавляет в глину навоз. Это с тем, чтобы раствор стал вязким и крепко схватил камни в кладке. Ашхатха, которого ни вы, ни я не жалуем, тот же навоз. Да, от него воняет, но он влиятелен, он может обеспечить кладке нашего здания требуемую прочность, — гуру Жамбо замолчал и строго посмотрел на свою ученицу. — Должен сказать, что вы нетерпеливы. С этим надо бороться. Путь совершенствований долгий, его одолеет только тот, кто научится терпению.

Строгость гуру несколько смутила достопочтенную Гаухар.

— Да это мой старый порок. Я все-таки женщина, причем избалованная жизнью. Но вы правы, мне следует бороться с недостатками.

Избалованная женщина замолчала, но тут же сделала нетерпеливый жест.

— Однако…

Жамбо насупился.

— Я уже борюсь, — заверила женщина, спохватившись, и забила себе по рукам. — Вот видите, я уже борюсь.

Жамбо устало вздохнул.

— Говорите, чего уж там. С чем вы еще не согласны?

Женщина клятвенно сложила ладони у пышной груди.

— Нет, нет, теперь я полностью разделяю ваше мнение, — она запнулась. — Ноя бы хотела узнать…

— О чем?

— Вы, гуру, сказали, что придет день, и вы избавитесь от Ашхатхи. Я бы хотела узнать — когда?

— Когда этот день придет, я уведомлю вас первой.

— Это будет прекрасный день, — заверила женщина с благоговением. И тут же, сменив гримасу, полюбопытствовала. — А как избавитесь? В том смысле, какой способ изберете?

— А какой бы вы хотели?

— Я полагаю, что это должно быть прилюдное наказание. Казнь, в назидание другим.

— Вы кровожадны.

Женщина пожала плечами.

— Не более, чем вы.

— Я? — Жамбо вскинул бровь, давая понять, что сильно удивлен.

— Вы считаете меня дурочкой? Не спорьте. Я знаю, как вы ко мне относитесь. Вы считаете, что я наивна, ничего не смыслю в жизни и чуточку глупа. Возможно. Я не блистаю разумом, как вы, и знаю гораздо меньше вашего. Но я знаю, я вижу, какой вы человек. Вы из тех, кто обладает твердой волей, из тех, кого отличает непоколебимость убеждений. А люди такого склада всегда жестоки. Такие люди без тени сомнения устраняют все препятствия на своем пути, они не считаются с жертвами и болью.

— Не путаете ли вы мужество с жестокостью?

Достопочтенная Гаухар мотнула головой.

— Мужество подразумевает жестокость. Разве не так?

Жамбо не ответил.

— У всякой медали две стороны. Это ваши слова, гуру Жамбо. И у жестокости имеются две стороны. Я различаю низменную жестокость — она удел слабых и порочных людей, — и высшую, которая присуща только богатырям духа. Вы богатырь духа, гуру Жамбо, и вам присуща высшая жестокость. Я во всем хочу походить на вас, в том числе и в твердости воли. Я буду практиковаться, не жалея саму себя, я буду практиковаться с удвоенной силой, чтобы в намеченный срок встать в первые ряды и вынести зрелище казни с твердым сердцем.

«Надо же».

— А если мне удастся укрепить дух на самом высоком уровне, я возьмусь сама исполнить казнь.

Жамбо не поверил своим ушам.

— Скажите, гуру, а меч палача тяжелый?

Гуру готов был рассмеяться.

— Не знаю, я в руки его не брал. Но думаю, не тяжелее обычного. Так что нет нужды укрепляться духом, чтобы исполнить казнь.

— Разве?

— Вы сказали, что мужество жестокости сродни. Палач жесток. Но ему не требуется мужество. Чем он рискует, приводя приговор в исполнение? Ничем. Преступника выводят на казнь связанным, чтобы он не мог оказать сопротивление. Чем жертвует палач? Разве что спокойным сном, но это мелочь. Поднять меч палача нетрудно. Тяжелее меч воина, того, чья жизнь в бою висит на волоске. Стремясь к победе, он идет на риск. Он готов принести себя в жертву ради будущей победы. Вот для этого требуется особый дух, особая жестокость.

Пока Жамбо говорил, он не смотрел на свою ученицу. Смотрел под ноги, смотрел в стену, даже к потолку вскидывал взгляд. А как замолчал и глянул на Гаухар, он поразился тем, какое особенное впечатление произвели на нее его слова. Его тирада без преувеличения зачаровала достопочтенную Гаухар.

— Вы, — проговорил он, и сам поддаваясь своим чарам, — способны на самопожертвование?

— Ради высшей цели?

— О, да.

Достопочтенная Гаухар колыхнула грудью. Она отвела глаза от Жамбо и устремила взгляд в открытое окно.

Жамбо последовал за ней.

В канаве под прядями плакучей ивы прислужница по-прежнему полоскала белье. Поодаль носились дети. Задрав голову к солнцу, проголосил петух. Полосатая кошка забралась в траву, выслеживая добычу — только хвост трубой торчал из гущи. «Что она там увидела? — подумалось Жамбо. — Все как обычно, жизнь идет своим чередом».

Жамбо перестал таращиться в окно, вернулся взглядом к своей ученице и чуть не засмеялся, увидев, какой преглупый вид в эту минуту имела достопочтенная Гаухар. Затуманенный взгляд, приоткрытый рот, в который проглядывались желтоватые зубы, мечтательно и одновременно печально приподнятые брови и предательские морщины в уголках глаз, выдающие старость. Но Жамбо не засмеялся. Ему вдруг расхотелось смеяться.

— Даже ради высшей цели у меня не хватит духу пожертвовать собой, — проговорила женщина, едва слышно. — Сейчас я поняла, насколько привязана к этому миру. Да, он иллюзорен… но так хорош и так привычен, — она, наконец, оторвала взгляд от окна и обратила на Жамбо. — Я безнадежна, гуру?