Азад Гасанов - Битвы зверей

— Ты должна понимать, девочка, что у каждого в этом мире есть свое предназначение. Одни рождены, чтобы ими управляли, а другие пришли в этот мир повелевать. Вот твой глупый дядя, который из угла, как собачонка косит на меня глаза, призван подчиняться, потому что предоставленный самому себе он по глупости и лени заварит такую кашу, что расхлебывать придется не одному ему, а всему народу.

Это был обычный прием Ионы Ашера. После криков и оскорблений он всегда переводил разговор на дядю, желая сказать, что все обстояло бы куда лучше и не потребовалось бы напрасной ругани, если бы олух царя небесного был хоть сколько-нибудь умен и проявлял хоть какое-нибудь усердия.

— А что такое повелевать? Это значит нести бремя ответственности за весь народ, это значит думать за других, потому как большинство людей, хотя и будут умней Мардуха, но тоже лишены способности разумно мыслить. И должен сказать, что бремя власти — тяжелая ноша. Она потяжелее будет, чем вьюк, который несет на себе верблюд. Я не верблюд, но я несу свою ношу с достоинством, не отказываюсь, не пытаюсь переложить на чужие плечи. И рассчитываю только на то, что, когда особо тяжко, кто-нибудь из вас меня поддержит. Не Мардух конечно. Рассчитывать на него — вершина наивности. Но вот ты, Ракел… На тебя, признаться, я рассчитывал. Именно для этого я, отказывая во внимании всем другим воспитанникам, пестовал тебя. Я был щедр с тобой, потому что надеялся, что в трудную минуту смогу опереться о тебя. Но, видимо, я ошибся. Видно, полагаться следует только на собственные силы.

Поток нравоучений иссяк, и Иона Ашер готов был принять покаянные речи. И, если не выступить сейчас, старик будет изливаться жалобами до поздней ночи.

— Рабе, вы не ошиблись, — сказала Ракел звонким, певучим голосом. — Вы смело можете рассчитывать на меня. Поверьте, впредь я не совершу ни одной ошибки. Я буду вашей надежной опорой до самой смерти.

— Это одни слова. А дела твои внушают другое, — капризно проговорил вредный старик. — Твоя последняя выходка убеждает в том, что ты меня ни во что не ставишь. Ты всегда была своевольна и подвержена гордыне. Еще в раннем детстве, когда сопливой девчонкой дядя привел тебя в мой бейт-сефер, я разглядел в тебе два этих порока. Но тогда я счел, что они пойдут во благо — помогут тебе быстрее других усвоить все наши священные книги. В этом я, прочем, не просчитался. Ты обогнала в учении всех своих сверстников, что меня очень радовало. Но ты, похоже, зазналась. Ты решила, что закончив бейт-сефер, познала всю премудрость жизни. Ты возомнила, что мудрей тебя нет никого на свете, что даже твой учитель ничто в сравнении с твоим великолепием и совершенством. В твоей полупустой головке утвердилась мысль, что ты можешь столкнуть его со своего пути, как старую рухлядь, и тебе за это ничего не будет.

Гневливый спесивец, похоже, собрался оседлать новую волну. Выслушивать еще полчаса утомительную ругань Ракел не желала. Она открыла было рот, чтобы возразить, но старик требовательным взмахом руки призвал к молчанию.

— Ты ошиблась, девочка. Я все еще чего-то стою. Я могу стереть тебя в порошок без всяких на то усилий. И не думай, что положение наложницы царя и звание заступницы народа тебе помогут. Мне достаточно отозвать свое благословение, и ты из заступницы превратишься в шлюху. Тебя станут называть не иначе, как «дарийская подстилка», и никто не встанет за тебя.

— О, рабе, — низким грудным голосом выдохнула Ракел, — как больно слышать эти слова.

— Помолчи.

Ракел не желала молчать.

— О, рабе, конечно, я заслужила их. Но прежде вы так часто хвалили меня. Не мудрено, что похвалы ваши вскружили мне голову, ведь нет ничего дороже добрых слов, слетевших с уст рабе Ионы Ашера.

Новая волна пронеслась мимо, и рабе Иона Ашер помахал ей ручкой.

— Я действительно поддалась гордыне. Но вы, рабе, открыли мне глаза, и я прозрела. Мне больно видеть то, как я разочаровала вас. И я теперь готова пойти на любую жертву, только бы вернуть ваше расположение.

Иона Ашер покачал головой. Потом вздохнул.

— Слишком много сил я вложил в тебя, слишком много… Говоришь, что готова на любую жертву? Для того, чтобы вернуть мое расположение, достаточно проявлять покорность и во всем следовать моим наставлениям. Если такая жертва тебя не пугает, подойди ко мне.

Ракел поднялась и приблизилась к трону Ионы Ашера. Старик холенной рукой схватил ее за подбородок, привлек к себе и поцеловал. Обычно на людях он целовал любимицу в лоб, но с дядей Мардухом он нисколько не считался, и потому обслюнявил губы.

— Подойди и ты, Мардухай, — обратился Иона Ашер к дяде, отпустив Ракел.

Дядя с опаской вышел из укрытия. Он всегда в ответ на обвинения начинал оправдываться. Вот и теперь, быстро шлепая сандалиями в направлении к Ионе Ашеру, он затараторил плаксивым голосом:

— Рабе, ну чем же, чем же я провинился? Я же говорил, что не надо отпускать Ракел во дворец. Я предупреждал, что это плохо кончится. Я предупреждал. Помните, помните. А теперь выходит, Мардух опять во всем виноват. А в чем моя вина? Что вы велели, то я и делал. Вы велели не путаться у Ракел под ногами, я и не путался. А теперь что-то пошло не так, и опять «Мардух, иди сюда». Вы, рабе, слишком часто меняете свои суждения: то не путайся у Ракел под ногами, то приглядывай за ней. А я за вашими мыслями не поспеваю.

— Ты глуп, Мардух, — остановил скороговорку дяди Иона Ашер. — Ты настолько глуп, что после твоей кончины я повелю сделать с тебя слепок и выставить на площади с подписью под ним «Монумент глупости».

— Не столько глуп, сколько нерасторопен, — подбираясь к креслу Ионы Ашера, заметил дядя, — что простительно, ведь я уже в годах. Но вы, рабе, в еще больших годах, и по сему, надо думать…

— Тебе не надо думать, Мардух! — прикрикнул Иона Ашер. — Ты не просто глуп, ты ужасающе глуп! Ты настолько глуп, что мне становится не по себе.

— Рабе…

— Не смей встревать!.. — гаркнул Иона Ашер, — Пока я не закончил мысль!

Но дядя встрял:

— Так и я не закончил. Я хотел сказать, что вы, как человек старшего возраста, должны помереть вперед меня, и по этой причине с монументом у вас ничего не выйдет.

Пока дядя говорил, Иона Ашер так на него смотрел, что казалось, старик собрался испепелить неугомонного дядю взглядом.

— Мардухай, мне следовало избавиться от тебя еще тогда, когда ты ходил в мой бейт-сефер. Ведь с самого начала было ясно, что ты так невыразимо глуп, что ждать от тебя чего-нибудь путного, еще большая глупость. Но в твоем саду произрастал цветок, на который я возлагал особые надежны. Я доверил тебе совсем не трудное дело: воспитывать девочку, пока она не войдет в возраст. Но ты, вместо того, чтобы заниматься воспитанием, каждый божий день напивался на те деньги, которые я передавал на содержание сиротки. Потом, когда Ракел подросла и поступила во дворец, я позволил тебе сопровождать ее и занять место советника, с тем чтобы ты советовал царю то, что я велю.