Игорь Григорьян - Иллюзия вторая

— Да, — Артак улыбался.

— Но для человеческого восприятия порядок строго последователен?

— Люди называют это стрелой времени. Из начала в конец. От причины к следствию.

— Подождите, — присмотревшись внимательнее к событиям на уже свернутой простыне в плавниках акулы я увидел нечто невообразимое — какой-то человек, что было сил оттолкнувшись от простыни пространства ногами — взмыл вертикально вверх, — но это же невозможно, — неуверенно проговорил я, обернувшись к дракону.

— Почему невозможно?

— Потому что люди не летают.

— Это в вашей личной цепочке причин и следствий, в вашем личном графике развития человеческой расы люди не летают. Но, тем не менее, такое событие есть и оно существует в реальности. Другое дело, что вы с вашим телом находитесь в совершенно другом месте игры. И по правилам вашей части простыни это невозможно.

— Объясните.

— Любое событие которое может прийти вам в голову, даже самое невероятное с вашей точки зрения, уже существует на этой бесконечной простыне, как существуют и чувства, сопровождающие это событие. Конечно, не все существующие события возможно пережить, запрыгнув в физическое, в материальное тело, которое строго подчиняется основному закону самой материи — и закон этот — прямолинейное и постоянное движение от причины к следствию, от события к событию, от утра к вечеру. Но это совершенно не отменяет действительность и реальность всего остального, — Артак склонился над простыней пространства и внимательно всматривался вглубь происходящего на ней, — всё существует, как вы теперь можете убедиться на собственном опыте, и всё существует одновременно. Всё, — повторил он, — и прошлое, — дракон показал на один край простыни, — и будущее, — он кивнул на другой край, — и настоящее, — Артак ткнул свой лапой куда-то в середину полотна. И нет на этой простыне ни зимы или лета, ни весны или осени. Нет здесь какого-то конкретного утра или вечера, нет дня, а есть только сама простыня и события на ней. Каждое событие в себе — цельно, неделимо и вечно. Впрочем, как и чувства, его сопровождающие, — Артак рассмеялся и присмотрелся к простыне и парящему над ней человеку, — но здесь все значительно проще, — он кивнул на летающее тело, — этот летающий человек выпал из обоймы времени, можно сказать, он победил его и вырвался на волю.

— Вырвался… — только и пробормотал я.

— Да, — утвердительно кивнул Артак, — вырвался, покинул, одолел. И этот человек — вы, — дракон достал и тут же спрятал увеличительное стекло, — вы. Вы покинули чужое пространство с чужим временем и заслужили свою собственную Вселенную! Но это немного позже…

Я только молча кивал головой, боясь пропустить даже одно-единственное слово. Артак тем временем продолжал:

— Человеческие ощущения пространства и времени ложны, ибо, будучи последовательно проверены, они приводят к логическим противоречиям, — дракон замолчал на одно мгновение, дав мне возможность обдумать его слова, — но, тем не менее, во всех своих научных изысканиях и выводах человечество опирается на эти ложные величины, ибо других, истинных оно не хочет знать, а существующие в представлении человечества — удобны своим постоянством…

— Постоянством? — перебил я Артака, — но мир в представлении человека достаточно динамичен и находится, скорее, в постоянном движении, разве не так? Эта простыня, — я кивнул на Агафью Тихоновну, которая продолжала стоять с моделью мироздания в своих плавниках, — эта простыня, где всё существует одновременно и статично — она ведь гораздо постояннее, чем любое человеческое представление о мире, не так ли?

— Так ли, так ли, — кивнул Артак, улыбаясь во всю свою широкую драконью пасть, — беда только в том, что не хочет человечество знать эту действительную реальность. Не хочет, — повторил он ещё раз, — просто не хочет. И поэтому, опираться оно может лишь на что-то постоянное и нерушимое, но только в своем понимании. Так, например, на свои ощущения пространства и времени — ведь именно они незыблемы и неизменны на протяжении не только одной человеческой жизни, но и всего существования человечества, как вида!

— Понимаю.

— И опираясь на свой, кажущийся людям прочным фундамент, они развивают науку, которая, несомненно, достигла бы небывалых высот, если бы не одно но… — Артак вздохнул, — этот фундамент, такой надежный и постоянный для человеческих глаз, на самом деле является ничем иным, как ложно выстроенным и выдуманным от начала и до конца основанием. А значит — оно хрупко и подозрительно и при малейшем мысленном, я бы даже сказал — философском углублении в него — это основание даёт трещины и разлетается вдребезги, как тонкостенный стеклянный бокал, в который налили кипяток.

— Но человеческая наука достигла какого-то определённого уровня, не так ли?

— Ты прав, какого-то уровня она достигла, — Артак засмеялся, — но как бы высоко не поднялось человечество в своих изысканиях, каким бы высокотехнологичным и развитым не казалось оно изнутри, с точки зрения самого человека — тот, самый важный — последний, заключительный человеческий этап познания — ему-то, человеку, и недоступен, ибо фундамент убегает из-под его ног, и опираться более не на что.

— Почему же?

— Потому что принятые человечеством за фундамент ошибочные, ложные допущения, являющиеся основными сваями в любом рождении науки, как таковой, на заключительном уровне человеческого познания вступают в жестокое противоречие с реальностью и материальный, физический, выдуманный человеком мир рассыпается в прах! Нет его, и никогда не было! И нигде не было. Есть только одно место для него — и место это в головах людей.

— Но это значит что человечество всё-таки пришло к правильным выводам? И нашло наконец-то верную дорогу?

— Конечно! — Артак засмеялся, — по-другому никак нельзя! Ибо, — он внимательно посмотрел на Агафью Тихоновну, потом перевел взгляд на меня, и медленно произнес:

— Истина неразделима, и значит — она сама не сможет узнать себя; кто действительно хочет её познать — должен быть иным, должен быть не в ней, а раз он должен быть не в ней — значит, он должен быть снаружи… Познающий должен быть ложью… Познающий просто обязан быть человеком…

— Истина — это простыня с тонким напылением любых возможных событий?

— С напылением, толщиной в одно-единственное событие, в одно-единственное чувство, в одну-единственную эмоцию…

— И какого размера эта простынь? Есть ли у неё края?

— Нет, конечно, нет, — Артак замотал головой из стороны в сторону, — и быть не может. Край может быть только у чего-то существующего в материи.

— Слишком глубоко вросла в сознание людей вера в вещи. Вера в материю. Вера в видимую реальность, по сути, вера в ложь. Ей человечество и поклоняется.