Игорь Григорьян - Иллюзия вторая

— Осознать. Другого пути нет.

— Осознать? Но что осознать? Моё стремление?

— Именно. Таков путь.

— Таков именно мой путь?

— Таков любой путь. Другой дороги попросту не существует. Из Неведения вытекает Стремление, которое постепенно превращается в Сознание и окутывается этим Сознанием полностью, с головой, и только потом — то что получилось — получает определенную Форму и Имя.

— Но мы ещё в неведении?

— Нет, если ты уже стремишься с ним покончить.

— Но тогда где?

— В Стремлении, где же ещё.

— И оно…

— Оно неизбежно подключит тебя к сознанию.

— В любом случае? Всегда?

— Всегда, если это истинное стремление духа.

— Моего духа?

— Тебя ещё нет. Ты ещё не родился. Стремление просто духа. Созидающего и разрушающего духа, что, в принципе, одно и то же.

— Созидание и разрушение?

— Да.

— Одно и то же?

— Да.

— Но это две абсолютно противоположные вещи.

— Нет. Это смысл слов противоположен относительно друг друга, а то что эти слова описывают — абсолютно едино.

— Но как же это может быть?

— Созидание разрушает разрушение и созидает себя самое, а разрушение разрушает созидание и созидает уже себя. Как видишь — это одно и то же. И их различие становится видимым только друг относительно друга.

— Как победившее тело получает в награду смерть?

— Примерно, — Артак довольно усмехнулся, — уж ничего не сделать тут… Таков мир парадоксов.

— Но как же это может быть? — я задумчиво повторил вопрос.

— Никак не может. Просто поверь и прими, что всё противоположное — едино в своей сути и различно в своём выражении. Человек, научившийся видеть суть покидает мир парадоксов, а человек, смотрящий лишь на выражение — остаётся в этом мире и в награду получает смерть, — дракон громко рассмеялся и повторил, — таков мир парадоксов, где противоположное даже более едино чем похожее, чем совсем близкое, рядом стоящее.

— И слова тоже? И мысли?

— Все мудрые мысли противоречат друг другу. И тем не менее — они абсолютно верны. Точнее — они верны в Абсолюте.

— А относительно?

— Относительность — удел нижестоящих. Не стоит возвращаться к тому что пройдено, не стоит разрывать могилы. То что похоронено — должно быть забыто.

— Ну хорошо. Мы в Стремлении. И это стремление подключит меня к сознанию, если это стремление чистого духа?

— Да.

— А если это стремление тела?

— Тогда ты умрешь.

— Но я же ещё не родился. Как я могу умереть?

— Тогда ты умрешь ещё до своего рождения. Умрёшь, не родившись. Прекрасная смерть. Чистая и вечная.

— И она навсегда?

— В вечности только это понятие. Навсегда. Навечно.

— Но как знать точно что это стремление именно духа?

— Перестать врать самому себе. Ведь каждый знает абсолютно точно то, что он должен делать, как и то, чего он делать не должен.

— И я? Абсолютно знаю?

— Ты — лишь часть Единства. Как можешь ты отличаться от целого?

— !!!…

Я глубоко вздохнул и зажмурил глаза.

Тишина окутала меня тёплым, уютным пледом.

Я открыл глаза.

Длинный и белый, бесконечный коридор никуда не делся. Напротив, он вроде как стал ещё длиннее, что было практически невозможно, ибо бесконечность не бывает ни больше и ни меньше.

Бесконечность — это всегда всё. Всё и сразу. Целиком в одной точке. Во все и на все времена.

Бесконечность — это мощное, могучее слово.

Соперничать с бесконечностью может только Его Величество Ноль.

Ибо он также абстрактен и также реален, как и его королева — Её Величество Бесконечность.

По сути, эти две величины всегда замкнуты друг на друге — они всегда ходят парой, и никогда ещё одна величина не была так жёстко отделена от другой, как в этом коридоре. Разделённая королевская пара — Ноль и Бесконечность — весело и игриво взирала на меня со всех сторон — бесконечное количество дверей и нулевая возможность выбора…

Белый коридор объяснял всё и сразу. Всю математику за одно мгновение.

И даже самый недалекий ум здесь начинал осознавать смысл их королевских величеств — начинал осознавать не мозгом, но нутром, ибо всё было видно далеко и ясно.

Объяснение было прозрачным и колыхалось на поверхности пустоты.

— Бесконечный коридор, бесконечное количество дверей, бесконечно белый цвет, — дракон загибал когти на своей лапе, — но почему нулевая возможность выбора? — он, как обычно, продолжал слушать мои мысли.

— Я…. Я не знаю, — с трудом выдавил я из себя, — я действительно не знаю, но я чувствую что это именно так.

Чувствую тем чувством, которое меня ещё ни разу не подводило.

— Это какое? — Агафья Тихоновна, до этого тихонько стоявшая в сторонке, вышла на шаг вперед и взяла меня плавником за руку.

— Что какое?

— Чувство какое? — она смотрела прямо в мои глаза, а я тонул в том тонком слое лака, который покрывал её черные бусинки — тонул с головой, как в самом глубоком океане. Насколько же я был мал тогда! Насколько ничтожен!

— Чувство какое? — повторила она, улыбаясь.

— Я не знаю как оно называется. Но я знаю точно что когда под языком чувствуется холодок и дрожь проходит по телу независимо от моего желания — это всегда правда.

— Ах, это… — акула отпустила мою руку и многозначительно посмотрела на дракона.

Он сосредоточено кивнул.

— Да! Это! — почти вскричал я, — это! И что это?

— Ничего особенного, — пробормотал дракон, — к тебе просто добавилось одно измерение.

— Ко мне? Как это?

— Очень просто, — Артак продолжал стоять с тремя загнутыми когтями, — три существующих физических измерений плюс твоё новое чувство, — он загнул четвертый коготь и улыбнулся, — и плюс нулевой, противоположный бесконечности, то есть отсутствующий выбор твоего трёхмерного тела, — пятый коготь, соединившись с четырьмя другими, сформировал драконий кулак, которым он легонько толкнул меня вперед, — всё говорит о том что твоё трехмерное тело получило новые возможности. А только добавив к себе четвертое, а то и пятое измерение, можно полностью овладеть этими возможностями…

— Хм, — пробормотал я в раздумье…

Происходило нечто невероятное.

Прямо в этот самый, в настоящий, в существующий сейчас момент моё тело, пока ещё в единственном экземпляре, и служившее мне верой и правдой много лет начало делиться.

Сначала надвое, образовав нечто наподобие моих близнецов — абсолютно и относительно живых и здоровых, потом ещё надвое, дав в результате четырех Я, потом эти четыре стали восьмью, восемь — шестнадцатью, шестнадцать превратилось в тридцать два и так без остановки, без выходных и без перерывов на обед.

При этом, сами тела были именно мной, хотя и начинали выглядеть по-разному — где-то я был представлен старушкой, нетвёрдо стоящей на ногах; где-то младенцем, пытающимся только встать на собственные ноги; где-то женщиной; где-то мужчиной; но везде — мной…