Игорь Григорьян - Иллюзия вторая

Но теней не было. Следовательно, не было ни начала, ни конца…

Прошло достаточно много времени, прежде чем я перестал любоваться этим сиянием и понял что источник самого света мог находиться только в одном месте — в месте, недоступном животному, но досягаемом моему человеческому взору — в том единственном месте, которое нельзя увидеть глазами, но можно почувствовать сердцем, в том волшебном месте, которым можно было даже управлять… Управлять не только возможно, но и необходимо…

Если только ты смог перерасти своё животное, если только ты смог стать Человеком.

Место это — я сам.

И рождение света происходило где-то внутри меня, где-то в моей глубине, в моей утробе, где-то в моих недрах, в моём сердце, в моей самой сокровенной сути и в моём же предназначении.

Именно оно — это место или, скорее, я сам — выполнял возложенную на меня миссию — я трудился — я дарил свет.

Но если это так, то…

Артак появился внезапно, но был невидим полностью — сначала я узнал его жёлтые драконьи глаза, которые с усмешкой смотрели на меня немного свысока.

Свысока, но не снисходительно. Свысока — пространственно. Территориально свысока.

— Если это так, то… — машинально повторил я, глядя в мои любимые, родные, в солнечные, сверкающие золотом глаза.

Более всего они напоминали сам свет, без контуров и без границ — всепроникающий, всезнающий, вечно отдающий свет. Почему же я решил что именно этот свет и был глазами дракона?

Не знаю.

Видимо, такова была моя первая, спонтанная и, значит — бесспорно правдивая мысль, видимо таков был мой Артак — с каждым вдохом набирающий мощь дракон; такова была сила моей мысли — с каждым выдохом освобождающая себя самое от предрассудков — навязанных обществом, религией, государством, самим собой — неважно.

Таков был этот свободный дракон — с каждым исторгающим выдохом рождающий пустоту — ту самую пустоту, которая была готова к принятию истины. Ибо истина может родиться только там, где для неё есть место, там, где оно с любовью подготовлено хозяином этого места — истина рождается только там где убрано, там где чисто.

Истина рождается там где её ждут, и ждут, как самого дорогого гостя.

Могло ли в пустоте родиться что-либо другое? Не думаю. Всё и так истинно, искривлено лишь человеческое восприятие — оно иллюзорно затуманено, оно похоже на рябь на поверхности океана — рябь, сквозь которую никак не удастся проникнуть взглядом. Рябь, скрывающая спокойную, чистую воду.

Раз — и истина скрыта, хоть и вот она — руку протяни, а не рассмотреть.

Но таков природный метод охраны самого главного и самого ценного из того, что у неё есть — скрыть, не пряча.

И только мысленный взор способен проникнуть внутрь, оставить рябь позади и насладиться спокойствием целого океана.

Сама же пустота — эта прозрачная, кристально чистая живая вода, родившись из отрицания (ведь выдох — не что иное, как отрицание вдоха), как оказалось, уже была насыщена той самой, долгожданной истиной — объясняющей всё без слов и без их материальных воплощений — истиной, которая просто БЫЛА.

Была, несмотря на то что её не было. Была в невозможной для осознания человеком пустоте, была в точке ноль, была в бесконечно иллюзорной линии горизонта, была в математической бесконечности Вселенной, была везде где она отсутствовала — была и одновременно отсутствовала в любом месте своего личного, высшего существования.

— … то источник света в твоем сердце, — медленно закончил за меня фразу дракон, играя светом своих глаз.

— Но почему свет снаружи?

— Почему свет снаружи? — рассмеялся Артак прямо мне в лицо, — почему снаружи мешка? Или почему снаружи тебя? — уточнил он, не переставая смеяться.

— Ну, скажем, снаружи меня… Ведь если его источник в моем сердце…

— Может быть, ты точно так же, как и этот мешок, вывернут наизнанку? — улыбаясь спросил дракон, — может быть, твоя суть и твой свет заключены именно в понимании взаимоисключающих, но вечно подтверждающих друг друга вещей? Может быть, твой свет стремится наружу, а попадает внутрь, впрочем, как и наоборот? Может быть мешок с любовью существует лишь в руках того, кто эту любовь создает? В руках созидающего? — сыпал вопросами Артак, и вдруг замолчал и добавил, кивая на мешковину, которую я крепко-накрепко держал, — может быть мешок и есть ты, а ты есть мешок? Может быть, твой вечный рождающий сосуд, а именно — твоё сердце — истерзанное своим и твоим восприятием — такое доброе и злое — самое обыкновенное человеческое сердце, может быть, оно и есть мешок, который ты держишь в исколотых своими поисками руках? Может быть такое? — Артак замолк, внимательно глядя прямо мне в глаза.

Я нахмурился пораженный внезапной догадкой…

— Истерзанное своим и моим восприятием?

— Ну конечно, — мой собеседник просто кивнул желтыми сверкающими глазами, — конечно, — ведь ЕГО восприятие и ТВОЕ — различны. Пока ТВОЕ восприятие боролось со своим окружением — оно терзало тебя об скалы, созданные другими созидающими. ЕГО восприятие при этом страдало в ожидании. Пока ТВОЕ восприятие трактовало понятия добра и зла — оно ранило ЕГО восприятие, ибо сие трактование под силу только тому, кто создаёт эти скалы, под силу только ЕМУ — сердцу. И взбираясь на эти скалы ты, тем самым, тренировал и себя и его. И если они созданы не тобой, но для тебя — тогда не избежать ни боли, ни ран, но тогда они есть благая цель. Ведь никому не избежать даже смерти, но в этом случае — она будет благом, ибо принесет в себе новые возможности и, в конце концов, приведет тебя к единственной существующей истине — СОЗИДАЮЩИЙ прибрежные скалы сам толкует их смысл, сам вырезает их острые углы и сам наполняет их вершины словами и пониманием. И только он, СОЗИДАЮЩИЙ, вправе остаться в этих скалах живым, невредимым, и что немаловажно — счастливым, ибо созданы они или им, или специально для него. И только они могут привести его к настоящему величию человека — к величию его духа, к величию и к щедрости его сердца — к величию милости, которым ОНО, в таком случае, будет обладать…

— Но…

— Не надо «но»… Стань им. Стань созидающим. Стань творцом. Только это даст тебе право жонглировать добром и злом, перебирать их общий смысл и наделять эти понятия божественной силой. И тогда, сталкиваясь с этой силой уже будут идущие вслед за тобой, они будут ранить свои молодые тела, они — КАРАБКАЮЩИЕСЯ на твои скалы люди, они будут говорить друг с другом о смысле понятий добра и зла — будут говорить, пока не поймут что подняться ввысь, подняться на отстроенные тобой скалы, конечно, можно, но дОлжно подниматься лишь на свои собственные скалы — дОлжно преодолевать лишь свои личные препятствия. Ведь только тогда их собственное добро и зло станет абсолютным, и, следовательно, подлежащим их личной смысловой корректировке.