Вячеслав Васильев - Двери в никуда (СИ)

— Ты знаешь, где-то я читал, что родоначальником всей этой муры, ну, в смысле — пачканья заборов, был какой-то даун из Америки. Нет, ты представляешь, насколько надо быть тупым, чтобы тебя даже в Штатах — этой всемирно признанной стране дураков, считали дебилом?! Ну так вот, — как самовыражение дебилов, я эти наскальные росписи ещё понимаю, а вот как искусство… Хотя… Считают же некоторые, что 'Чёрный квадрат' Малевича — произведение искусства. И причём эти некоторые считаются умными и интеллигентными… А эта гадость на заборе, надо признать, по сравнению с тем же 'Чёрным квадратом', так даже не шаг, а просто таки громаднейший прыжок вперёд. Правда, с другой стороны, 'нормальные' художники свои произведения пишут в закрытых студиях, куда те, кто не хочет видеть эти картины, не ходят. А потом люди, купившие эти 'шедевры', тоже держат их в закрытых галереях. Куда, опять-таки, приходят только люди, желающие приобщиться к искусству, или к тому, что они под искусством понимают. А здесь — нравиться тебе эта мазня, или тебя от нее воротит, — изволь, любуйся. Вообще тут явно прослеживается несовершенство нашего законодательства. За физическое изнасилование, например, предусмотрена уголовная ответственность, а за моральное изнасилование моего эстетического вкуса — нет. Непорядок.

— Да, тебя бы в депутаты. Принял бы статью в уголовном кодексе — 'За моральное изнасилование' — … какое там наказание ты предлагаешь? — развеселилась Таня.

— Ну, какое… задумался я, — По принципу 'око за око' — за моральное изнасилование — изнасилование физическое. Тогда, наверное, такой вот пачкотни на заборах поубавилось бы.

— Однако… Ты строг, но справедлив…

— Да, я такой! — я выпятил грудь колесом и надул щеки. Таня больше не могла сдерживать смех…

За этим разговором мы подошли к дому

Обычный старый дом. По крайней мере, на первый взгляд. Когда-то, ещё до революции, его построил какой-нибудь купец или банкир, в общем — новый русский того старого времени. Потом власть рабочих и крестьян в лучшем случае выперла хозяина за границу, а в худшем… — не будем о грустном. Громадные комнаты разделили фанерными перегородками на узенькие комнатушки, в которых новые жильцы ютились наподобие селёдок в бочке. Новые жильцы постепенно становились старыми и в прямом и в переносном смысле этого слова. Остатки былого великолепия, типа лепнины на потолке или мебельного гарнитура из орехового дерева, работы мастера Гамбса, неумолимо разрушались безжалостным временем. Дом медленно, но уверенно умирал. В планах реконструкции центра города он уже давно был предназначен на снос…

Но вот пришёл девяносто первый год. Наступила контрреволюция, которой так и не дождался старый хозяин дома. И уже другой новый русский купец или банкир расселил жителей коммуналки по квартирам в панельных многоэтажках, снёс перегородки, и сделал в доме капитальный евроремонт, как его тогда понимали. И продал квартиры новым хозяевам.

Прошло еще несколько лет. Те хозяева, что, как говорится, попали в струю, переехали в более удобные и престижные современные дома улучшенной планировки. (Вон один такой как раз стоит через улицу). Ну а те, что попали не в струю, а просто попали (таких, кстати, было гораздо больше), тоже продали своё крутое жильё, и переехали в квартиры попроще. Впрочем, вопреки правилу, что бизнес или растет в гору, или загибается, а среднего состояния нет, в наличии оказались и такие, кто застрял на одном и том же уровне в финансовом, а значит, и в общественном положении, и продолжали жить в своих уже не столь престижных, как на момент покупки, квартирах.

Подъезд тоже ничем не выделялся среди сотен своих собратьев. Металлическая дверь, выкрашенная в серый цвет. В левую створку врезан домофон. В правой — замочная скважина. Враг не пройдёт. Хотя, в принципе — такая дверь может защитить только от бомжей, да и то лишь от самых тупых. Замок обычно запирается кодом из двух цифр, причем код почти во всех замках одинаковый. Да и злоумышленнику ничего не стоит подкараулить какого-нибудь жильца и с деловым видом пройти в подъезд вслед за ним. Так что в принципе преимущество от такой двери одно — чужие в подъезде не гадят. Только свои.

Хотя, похоже, эту дверь я недооценил. Видимо, кнопками она не открывается. Остановившись перед дверью, Таня начала рыться в сумочке, бормоча про себя 'Где же эти ключи?'. Ох уж, эти женщины! Я, сделав вид, что меня очень заинтересовали астры, растущие на клумбе справа от подъезда, отвернулся и позволил себе улыбнуться одними губами, дабы, не дай Бог, дама случайно не заметила. Не любят дамы, когда они смешно выглядят. А кто любит? А вообще — женская сумочка и 'беспорядок' — это синонимы. Так было, так есть, и так будет до скончания веков. Аминь! Хотя — с другой стороны, а как ещё можно запихать такое количество 'супернеобходимых' вещей в такой объём? Так что тут надо скорее не посмеяться над женщинами, а посочувствовать им.

Однако я зря улыбался. Ключи были найдены в рекордно короткие сроки — не прошло и минуты, дверь была с их помощью торжественно открыта, и мы вошли в подъезд.

В подъезде я узнал для себя, что и в пятиэтажном доме может быть установлен лифт. Впрочем, если учесть, что в таких домах потолки в два раза выше, чем в современных — ничего удивительного. Здесь пятый этаж находится примерно на высоте девятого — десятого этажа современной многоэтажки. И пока дойдешь до него пешком — упаришься. А дом строился для солидных людей — дореволюционных олигархов. Им упариваться не полагалось.

Но радовался я наличию самодвижущегося средства доставки нас с Таней на нужный этаж недолго. До тех пор, пока не обратил внимание на болтающуюся на ручке двери лифта табличку 'Лифт не работает'. Так что добираться до Танечкиного жилища нам пришлось пешком. Квартира, как выяснилось, располагалась на третьем этаже. То есть — если принимать во внимание мои рассуждения об удвоенной по сравнению с современными квартирами высоте комнат этого дома, мы поднялись на 'современный' шестой этаж. И потому совсем неудивительно, что немного запыхались.

Тот, кто когда-нибудь имел возможность лицезреть девушку с третьим размером груди сразу после того, как она поднялась пешком на шестой этаж, несомненно, поймет ощущения, охватившие меня, когда я взглянул на Таню, остановившуюся перед дверью своей квартиры перевести дыхание.

— Ты знаешь, я не жалею, что лифт поломан. Стоило подняться по лестнице пешком, чтобы увидеть такое зрелище, — заявил я, бесстыдно глазея на развернувшееся передо мной действо, которое обычно описывается словами 'Волны на картине Айвазовского'.

— Да? А мне казалось, что ты это зрелище видел уже неоднократно, — с хитринкой в глазах взглянула на меня собеседница.