Мартин Аратои - Аржо. Новобранец [СИ]

Я слышу чьи-то приказы, но уже не понимаю, где кто. Заляпаны кровью и грязью шевроны, опалены знамена. Звуки горнов и барабанная дробь доносятся как через вату. А потом свет гаснет.

Очнулся я в сгущающихся сумерках. По полю усеянному трупами ходят кучки мародеров, вспугивая налетевшие стаи воронья. Пир.

Клекот перемежается с бранью. Я с трудом сбрасываю с себя труп полуорка. Ощупываю огромную шишку на темени. Хорошо, что тот удар пришелся по касательной и только сбил шлем, не проломив голову.

Воронье недовольно каркнув отлетело чуть в сторону, чтобы тут же полакомиться глазами солдата из моего десятка. Из мародеров в мою сторону никто не глянул. Зачем? Если кругом полно добычи. Знай, хватай самое ценное, срезай пальцы, рви уши, да выламывай зубы.

— Яйца бальтса! — я грязно выругался.

И было от чего. Стоило встать на ноги, как меня повело в сторону, качнуло, и я не удержавшись оперся на колени. С трудом сдержал рвоту. Хотя мой нынешний вид трудно испортить. Еле волоча ноги, двинулся к реке. Надо выбираться отсюда и подумать, что делать дальше. Хвала ргульской крови и Праматери. Сильных ран не было, а те что были, обещали затянуться через пару дней.

Поднял чей-то клинок. Обоюдоострый, полуторник. Шикарен, я сделал пару пробных замахов. «Чувство вины не мучает того, кто поднимает этот меч во имя …», вчитался я в выгравированные руны.

Интересный способ снять с себя бремя совести. Оставлю меч себе. Видно, что принадлежал он кому-то знатному. Может стоит еще пошерстить? Ценности мне не повредят. Доля мгновенья заняло колебание, и я снова двинулся к реке. Что-то во мне неумолимо меняется. Я заметил это еще когда встретил своих гоблинов, а позднее орка и гномов. Что-то пугающее внутри меня, что порой заставляет принимать такие решения. Ставить чей-то интерес превыше своего. Или виной всему проклятые эхизтари?

Где они? И где я? К чему мне их приказы, желания, амбиции. Тем более сейчас когда океан вот-вот поглотит остров. И не останется ничего от Сура. Надо бы о своей шкуре подумать. Хотя чего я лукавлю, с ними это будет сделать проще, тем более там остался ашал, надо найти тех, кто успел войти в мою котерию. Я вынул диск, отметив, что все изображения целы. Тут же спрятал его за пазуху, убедившись, что никто его не заметил.

Кинуть эхизтари я всегда успею, вернулся я мыслями к размышлениям. Но сначала надо их основательно выдоить, в плане ресурса и знаний.

Весь просматриваемый берег реки — длиной метров триста, а шириной в пару десятков шагов завален трупами. Перемолотыми словно жерновами гигантской мельницы. Кости, словно выеденные кислотой, без единого кусочка мяса, части хребтов, распахнутые клетки ребер и чаши черепов. И все окаймлено кашей из косточек и кусков тел куда мельче, оторванных от ладоней фаланг пальцев, раздробленных фрагментов стоп, зубов. Что за сила могла сотворить такое?

Меня скрутил спазм и я изошелся желчью. Утерев рот, я еще раз окинул взглядом окрестности и сменив форму взмыл в небеса. Под Кожей Хамео да в темноте, что скоро нагрянет на смену сумеркам, меня будет не разглядеть.

Отлечу немного, посмотрю, что там над нашим старым лагерем, и отправлюсь в Дхорн. Попробую выполнить задание. Я охлопал себя по карманам, убедившись, что зелье на месте.

Полет пьянил. Каждый раз как первый. Свобода и красота. Только ты и небо. Ветер, словно скребок сносит с тебя все наносное, чуждое, всю грязь с тела, души и мыслей.

Сделав круг над полем битвы, так и не поняв, за кем оно осталось, я повернул в сторону лагеря. Пусто. Никого и ничего. Странно. Значит, в очередной раз меня ждет Дхор.

Пепел и кровь ждали меня там. Ялетел по следу насилия, в полосе уничтожения. Вокруг вытоптанные поля, сожженные деревни, зарезанные люди, забитый скот, отравленные колодцы. Армии оставляли за собой только смерть и опустошение. И вереницы людей бредущие неизвестно куда и неизвестно отчего. С тех пор как я оказался на этом проклятом острове, меня все время преследует чувство, что я все время в дерьме. Только глубина меняется.

Люди выходили из города, покрытые запекшейся кровью, словно она сочилась из всех пор, да так и застывала.

Дхор встретил меня услужливо отворенными воротами, смрадом из канала, где вода превратилась в мерзкую жижу и стаей стервятников, что клевали дохлую собаку.

От войск, что опоясывали город, не осталось и следа. Никто не вернулся. Не было и кораблей в гавани, насколько я успел заметить, делая круг над городом, прежде чем войти. Лишь на центральной площади, происходило какое-то действие не видимое отсюда. Я предпочел войти через ворота.

Когда город успел так измениться? Улицы толстым, в десятки сантиметров, слоем заполняли брошенные беженцами тряпки, обломки ящиков, битые горшки и прочий мусор.

Мимо пробежал пес, таща в пасти чью-то руку. С собаками я всегда здороваюсь, а со стражей нет. От первых веет теплом, от вторых холодом. Но сегодня не тот случай.

Последние сотни метров я проделал бегом. Бисеринки пота выступили у меня на лбу и спине. Собираясь в новые русла, он ледяным потоком устремился вниз. Какой к Хаскру нейтралитет в этой войне. Это не более чем трусость — или глупость?

Я узнал тех двоих, что склонились над мужчиной, что замер перед ними на коленях. С трудом, но я узнал в нем Оманика, короля Иранга. А те двое мне тоже знакомы, до боли.

— Господствуем, ибо позволено, — донеся до меня обрывок фразы сказанной одним из них.

Росчерк меча и голова бывшего владетеля разбрызгивая веер крови покатилась по мостовой.

С меня хватит. С теми, кто бессмысленно убивает, не ведут осмысленных споров. У меня целый список того, что такое боль, а эти двое мне крупно задолжали.

Но я не ринулся в бой сломя голову. Эти ублюдки могут быть врагами, но это не значит, что я их презираю. Презрение к врагу обесчеловечивает того, позволяет приписать ему худшие черты: глупость, трусость, озверение. Из-за презрения мы легче становимся жестокими, чтобы убедиться: враг отвечает тем же, чем утверждает нас в вере, что мы не ошиблись. А потому мы презираем его еще сильнее… В конце этой дороги две ошалевшие от ненависти твари пытаются вцепиться друг другу в глотки.

Хотя кого я обманываю? Твари они и есть и я в чем-то тварь. А раз так, то пришло то время, когда стоит вцепиться друг другу в глотку и рвать на части.

Под кожей Хамео, прячась в тени домов, перебегая от одного разрушенного строения к другому, в сгущающихся сумерках, я успел подкрасться к этим выкидышам бездны незаметно.

И с ходу ударил одного мечом под лопатку, словно пойманную в сеть акулу гарпуном. Кровь толчками брызнула ртом и вперемешку с осколками кости оросила лицо второго. Пинком сбросил тело с меча и круговым взмахов снес ему голову.