Карина Демина - Мертвая

Кажется, последнее обстоятельство особенно его огорчало, полагаю, в связи с отсутствием необходимой суммы. Хотя, конечно, преувеличивает... я вот разврату предавалась совершенно бесплатно, исключительно следуя внутренним своим потребностям, которые у каждой ведьмы есть...

...а носки у Диттера смешные.

С узором.

Правда, слишком мелким, чтобы его разглядеть... если только... нет, красть носки у гостя как-то... ладно, если оставить в стороне этичность, но... все равно... мелко. Определенно.

- Я не хотел... просто не хотел... чтобы дочь моя стала шлюхой...

...и поэтому решил отдать ее чудовищному старику...

- Инфибуляция[1] достаточно широко распространена в колониях, - заметил Монк, присаживаясь на самый край кресла. Он, в отличие от дознавателей, хотя бы оделся. Правда, клетчатая рубашка и широкие мятые штаны выглядели как-то слишком уж по-домашнему.

И бровь герра Гектора изогнулась.

Причем только левая.

- Мы боремся с ней, однако... не буду лукавить, что успешно...

Он вздохнул.

...а я закрыла глаза, позволяя барабанам звучать громче. Нож в руке... я чувствовала его. Теплую рукоять, которая сама ластилась к коже. Клинок острый. На нем темными пятнышками застывшие капли крови... клинок жаждал свежей.

А моя богиня ждала.

Она была терпелива и милосердна. Она заберет душу недостойного, но разве эта смерть не малое наказание за зло, причиненное им?

...какое?

- Ее взяли бы замуж... не потребовав приданого...

- И выкуп, полагаю, заплатили бы? - поинтересовался Вильгельм. - Сколько?

- Двести марок...

Двести марок... и это много?

Для него - вполне...

- Двести, - задумчиво произнес Диттер, отвлекая меня от занимательных чужих воспоминаний, которые то становились ярче, то вдруг тускнели, обрывались, а я пыталась уловить их. Почему-то это казалось важным. - Тогда понятно...

- Что понятно?

Мне вот понятно не было, как и Вильгельму.

- В борделе за нее дали бы от силы пятьдесят... и то не в каждом.

Ага... тогда да... разница очевидна, но от этого не менее мерзка.

...моя рука ложится на подбородок пленника. Он гладкий... краска теплая, липнет к ладоням... и по-хорошему надо бы спешить, но... скоро рассвет, да и как знать, не придут ли по следу охотников безумцы, желающие освободить приговоренного?

...его ведь предупреждали.

Он пытается вывернуться, но верные псы богини готовы помочь. Они повисают на руках, лишая пленника возможности двигаться.

А я вновь подхожу к нему.

Поднимаю подбородок.

Трогаю клинком шею.

И смотрю на богиню. Она, застывшая в вечном танце, еще спит, но я чувствую близость пробуждения. Достаточно капли крови... и я делаю надрез.

Легкий.

И боли почти нет, ведь клинок достаточно остер... но пленник воет. Смешной... ведь могло бы быть хуже, попади он в руки старшей сестре. Та предпочитает пламя... и я знаю, что в огне она сжигает собственную боль.

Ненависть.

Мне легче. Я потеряла способность ненавидеть, как и вообще испытывать чувства. Я касаюсь крови. В темноте она кажется черной...

Барабаны стучат быстрее.

Воет рог.

Я же провожу окровавленными пальцами по лицу Кхари. И темнота вздрагивает. Из нее на меня смотрит бездна...

...здравствуй.

Она улыбается.

Она вновь явилась на мой зов.

...уверена ли я?

Да.

На его совести много боли, крови и смерти. Впрочем, вряд ли у него есть совесть. А потому...

Я возвращаюсь к жертве и заставляю его взглянуть в глаза богине. И вот теперь он пугается по-настоящему. Знакомо... они все такие...

...он визжит и в визге этом нет ничего человеческого.

Он бьется в руках слуг моих... он что-то обещает... не мне, ей, которая разглядывает ничтожную его душу. А я жду... приговор вынесен, но будет ли подтвержден?

Пленника охватывает темная дымка.

Будет.

Дальше просто.

Подойти.

Он, парализованный ужасом, не способен больше сопротивляться, только дышит судорожно, не понимает, за что... действительно не понимает.

Пускай.

Мне это безразлично. Задрать голову.

Примериться.

И вскрыть горло. Кровь плещет на алтарь, и барабаны смолкают. Слуги, бросив их, спешат к живительному этому источнику. Они толкают друг друга, ловят капли, смеются...

...безумцы.

Я же отступаю.

В темноту.

До деревни недалеко, но... рассвет скоро, а старуха Пашвари встает рано. Мне не нужны вопросы... мне...

...я убираю нож в тайник меж корнями старого дерева. И оглядываюсь. Скоро... наваждение схлынет. И тело уберут. А люди вернутся домой.

Вспомнят ли они хоть что-то?

Нет.

До следующей ночи... до следующего зова и приговора, который будет приведен в исполнение.

...я ныряю в хижину и вытягиваюсь на грязных тряпках. Прикрываю глаза... осталось недолго. Скоро взойдет солнце, и старуха, полагающая меня негодной невесткой - дали за меня мало - проснется, чтобы разбудить меня пинком под ребра.

Пускай.

Я стерплю.

...за эти годы я научилась терпению. В темноте я облизала губы. Чужая кровь была приятно сладкой и... она даст мне силы жить дальше. Видит Кхари... я стараюсь.

[1] Инфибуляция - «фараоново обрезание»), тип операции, калечащей женские половые органы. Отрезаются либо малые половые губы, либо большие, затем раневые поверхности смыкаются (при зашивании, или связывании ног), закрывая клитор, отверстие уретры и вход во влагалище. Оставляется небольшое отверстие.

Глава 27

...я слизала не капли крови.

Воду.

Воду, которую тонкой струйкой лил мне на голову Вильгельм. Из кувшина. Из, мать его, хрустального кувшина, в котором болтались кубики льда.

- Я же говорил, нежить в обмороки не падает... - меланхолически заметил он, убирая кувшин на поднос.

Серебряный.

Сервированный... с крохотным пучком ароматных трав, который мило перевязали бумажной ленточкой черного траурного цвета.

Почему-то именно данный факт оскорбил меня до глубины души.

- Руки убери, - я вытерла воду с лица.

И приподнялась.

А Вильгельм благоразумно так отступил и руки за спину убрал, верно, подозревая во мне некоторые склонности к членовредительству. Я же сплюнула прилипший к губе листик мяты и сказала:

- Еще одна такая выходка, и жить будете в том доме...

- Мне жаль, - как-то не слишком уж правдоподобно произнес Диттер.

И полотенчико протянул.

Белое.

Накрахмаленное до хруста.

- Но ты... скажем так, производила впечатление не совсем живого человека...

- Я и есть не совсем живой человек, - я потрогала голову.

На месте.

И ноет так... в ритме старых барабанов. Что там может болеть? Отмирающий мозг? К доктору обратиться, что ли? Он будет рад...

...полотенце я кинула на спинку софы.

Поднялась.

И спросила:

- А этот... ублюдок где?

- Увезли, - Вильгельм отступил еще дальше и вообще, кажется, решил, что не так уж он по моему обществу соскучился. - Он больше тебя не побеспокоит... и тот старик... и помнишь, Диттер, я говорил, что за эмигрантами нужен жесткий контроль. А ты мне о правах... и вот куда эти права заходят?