Елена Блонди - Тайные улицы, странные места [СИ]

— Женя, — в голосе Аны звенели слезы, — Жень…

— Я сказал, — Пит, наступая на лямку рюкзака, театрально нахмурился и рявкнул на Женьку, будто на приблудного бродячего пса, — а ну, пшел отсюда, а то я тебя! Вот щас я тебя, у-у-у…

Вдвоем радостно захохотали, и Зяма, подхватив Ану под локти, приподнял, ставя на ноги, как большую куклу. И, будто кукольная, мотнулась голова, когда она вскрикнула было, но тяжелая ладонь даже не ударила, а просто пихнула ее в скулу.

За дальним столиком трое посмотрели быстро и отвернулись, а потом, так же быстро встав, растворились в темноте. За барной стойкой передвигалась темная фигура бармена. Тот самый, с тоской понял Женька, который смеялся с Норисом. Да что ж такое творится. И что делать?

Ана, всхлипывая, шла за уверенным Зямой, который тащил ее за руку. Пит, уже не обращая внимания на Женьку, двинулся следом.

— Врет! — крикнул Женька, глядя им в спины ненавидящим взглядом и смаргивая злую слезу, — она все врет!

Пит медленно повернулся, свешивая тяжелые кулаки.

— Чо сказал? Ты мне, что ли?

— Нет у нее. Дня рождения нет. Она брешет. Чтоб, типа, я взрослая такая вся. Малолетка она!

Зяма резко дернул Ану за руку, она почти упала на него, переступая по рыхлому песку каблуками. Заплакала, шмыгая и подвывая, затрясла головой.

— Ну? — проорал, продолжая дергать, — чо он? Врет?

— Да-а-а.

— Что «да»? Тьфу, вся морда в соплях. Малолетка?

— Да-а-а! Зямочка-а-а.

Тот выпустил вялую руку, растопыренной ладонью пихнул девочку в грудь. Она упала на колени, свешивая волосы к песку и продолжая рыдать.

— Так, — сказал нехорошим голосом, огибая сидящую на песке фигурку и приближаясь к Женьке, — защитничек, бля. Любишь кайф поломать, да? Вот сейчас и получишь, и телка твоя сопливая получит тоже. Чтоб не крутила жопой, где не надо. Ты поняла, тварь мелкая? Дома надо сидеть. Уроки учить! Ты…

В кармане Женьки запел смартфон, и он, не думая, рванул, прижимая к уху.

— Да! Серега? Ты где? Вы где все? Мы? А рядом. Да вот, нас видно же.

Замахал рукой в сторону вспышек и смеха.

— Ну да. Подходи.

— С Аной там что? — внезапно сам догадался Капча, перебивая несвязные речи в трубке, — да не ори, мы тут уже.

Они выскочили совсем с другой стороны, сбоку, Капча, перепрыгивая белый заборчик, свалил секцию под негодующие вопли бармена. В секунду оказались рядом. И Женька стремительно затосковал еще больше — таким незначительным показался рядом с двумя бугаями тощий Капча, и невысокая Женя в каком-то легком платьице выглядела хрупкой, как фарфоровая сахарница из бабушкиного серванта. Вдруг усилился ветер, хлестнул по мокрому лицу Женьки злыми песчинками.

— Ой-й-й, — по-бабски запричитал Пит, передергивая плечами и прикрывая голову огромными лапищами, — ой боюся-боюся, мамочка рОдная!

Не переставая кривляться, подступил к Женьке ближе, вдруг одна его рука оказалась на вороте тишотки, подтягивая его к другой, которая стремительно неслась от мощной груди прямиком к Женькиному носу. Последнее, что тот услышал среди вспышек, шипения, дальнего смеха и радостных криков, был грозный вопль Капчи:

— А ну, не трожь ее, паскуда!

Затем между кулаком и носом не осталось ничего — наступила тихая и кромешная темень.

Женьке снилось, что он океан, огромный и спокойный, вот только в районе живота разразилась настоящая буря, а над архипелагом шеи, где торчал остров головы, понаехав, трудилась целая армия экскаваторов. Морщась, он уже собрался раззявить рот, чтобы прикрикнуть на бестолочей, хороший ведь остров, крепкий, каменный и вообще — заповедник с пеликанами. Но испугался, что рот марианской впадиной высосет с поверхности всю воду, а заодно утопит экскаваторы с их экскаваторщиками. Потому просто открыл глаза. И тут же закрыл, раскаиваясь в простом, казалось бы, решении. В поле зрения на секунду явились какие-то белые паруса, хлопающие на ветру, а в голове взорвались тыщи ракет, швыряя в переносицу раскаленные иглы.

Боясь пошевелиться, он застонал, но тут же притих — ракет в голове прибавилось. Летали, стукаясь об череп, и даже думать от них было больно. Тогда он перестал пытаться, лежал тихо-тихо, боясь начать хоть что-то и выжидая, чтоб через время сделать еще попытку.

А потом пришел голос. Откуда-то из-за головы, сказал нараспев, словно пробуя слово на вкус, словно оно — булка, или пирожок с начинкой.

— Про-о-вин-ци-я… — голос оказался мужским, сочным.

Повторил еще раз, кашлянул, словно распеваясь, и продолжил:

— Терра. Те-ерра инког-нита! Гм…

После паузы:

— Что там у нас еще? А? Ну, хорошо, да. Усадьба. У-у-усаадь-ба. Пожалуй, нет. Полис. По-о-лис… М-м? Столица! Столица, в конце-концов. М-да…

И вдруг, явно рассердившись, сказал совсем другим тоном:

— И все равно не понимаю. Не по-ни-маю! А почему тогда не поселок городского типа? Прекрасно ведь, ах ты моя Пэгэтэ! Нет. С тобой даже спорить бесполезно! В голову лезет сразу «Пэгэтэ ты моя, Пэгэтэ», и нечего хихикать. А имя? У вас, милая моя, иссякло воображение? Что? У мироздания миллионы прекрасных имен!

Женька осторожно повел носом. Легкий ветерок принес запах, и боль в голове притихла, только нос казался тяжеленным бананом и ужасно ныла переносица. Глаза он не открывал, но вместо привычной красноты на внутренней стороне век поплыли, сливаясь, легкие пятна знакомого цвета.

— Лаванда, — разлепил он пересохшие губы, шепча еле слышно, только для себя, — ла-ван-да…

— О, — с неудовольствием отозвался мужской голос, — ну, давай, просвещай своего героя, мадемуазель Местечко. И почему, собственно — он? Не нашлось поинтереснее?

Женька оскорбленно распахнул глаза. И сразу же прикусил губу, а следом тут же пожалел, что прикусил, в губе застреляло болью. Или это зубы болят?

В поле зрения вплыло полузнакомое лицо, склонилось, держа в широких глазах озабоченное выражение. Пухлые, в трещинках, губы разомкнулись, пропуская слова:

— Он сильный. И добрый.

— Кто? — хрипло спросил Женька, стараясь не опускать веки, но голова снова заболела и глаза сами закрылись.

— Лечи, — провозгласил мужской голос язвительно, — оберегай! Окружай заботами. Лелей, я бы сказал! И холь!

С каждым словом голос удалялся, потом заскрипело, хлопнуло. И вдруг заорал, смягченный помехой и расстоянием:

— Меотида! Мео-ти-да, негодное ты существо!

Женька лежал с закрытыми глазами, слушая, как рядом шевельнулись руки, одна, легко касаясь, поправила ему волосы на потном лбу. Что-то звякнуло, капнуло несколько раз, на лоб легла прохладная мокрая ткань, капли защекотали уши, сбегая по шее к плечам. Все стихло, а через пару минут он поднял свою руку, пальцем сдвигая повязку с переносицы. Повернул голову, с некоторым удивлением разглядывая сидящую рядом Женю, которая, отвернувшись, что-то делала над небольшим столиком, вплотную придвинутым к его ложу. Вот показались руки, держащие граненый стакан, наклонили над его лицом.