Елена Блонди - Тайные улицы, странные места [СИ]

— А… — он замялся, не продолжая.

— Уже можно, — засмеялась Женя, отходя от высокого наружного края беленой стены — выше человека, понял Женька, снизу, с травы, просто так не допрыгнуть. Потому, наверное, нет калитки.

И все равно, вопросов осталось так много, что он растерялся, забыв их все.

— А для чего это было? Раньше?

— Что было? — не поняла Женя, идя рядом и касаясь локтем его локтя.

— Ну, — он повел рукой, указывая на беленые стены, проходы и ниши, — тут вот. Оно для чего сделано?

— Для солнца, — удивилась Женя, складывая коврик и отправляя его обратно в нишу, где лежали еще какие-то вещички, — для света, в общем. Знаешь, как тут, когда полнолуние! И…

Она взяла кружки, снова чуть улыбнулась, словно решая — говорить ли.

— И для ветра.

— А, — у Женьки в голове образовалась каша. Вроде бы все просто она сказала, но в своей шестнадцатилетней жизни он с такой простотой столкнулся впервые. Оно что? Оно специально было сделано сразу вот, чтоб сидеть с кружками, смотреть в дырку в небеса?

— А кто делал? И для кого? И слушай, это сейчас солнце оттуда встает, так круто, да, а зимой оно почти над бухтой, так? И как же тогда?

— Потому лабиринт, — объяснила Женя, — там много мест.

— Угу. — Женька даже расстроился, соображая.

То есть, оно не просто построено, типа сидеть любоваться. Как лавочки ставят на обрыве над морем. А оно еще сделано так, чтобы во все времена года: находишь место себе и…, и — солнцу. Смотреть. Офигеть…

— Зачем? — но тут он увидел, как нахмурилось широкое лицо и ему стало неловко, — нет, я не то хотел, я хотел сказать, ну там… а! Я понял. Ты же фотки делаешь, да? Это можно целую серию сделать и куда-то послать. Повесить в сети.

Женя пожала плечами с широкими лямками светлого платья в цветочек. На плечах у нее тоже конопушки, отметил Женька, и тоже пятнами.

— Наверное, можно. У нас тут нет интернета.

— Как это? — он тут же вспомнил сортир с аккуратной дырой, прикрытой унитазным седалищем с крышкой и замолчал, сердясь на себя. Мама права, и Капча прав, все же он тормоз. Хотя, Капча как раз не стал бы деликатничать. Но может, поэтому здесь ты, а не Капча, напомнил себе утренние слова Жени — «сильный, и — добрый»… Если она про него, конечно.

— Кабеля нет, — сказала Женя спокойно, — и телефонной связи тоже нет. Чтоб позвонить, нужно на гору подняться. Или наоборот, вниз на две улицы.

Они уже вернулись в стеклянную кухню. Женька снова пошел по кругу, разглядывая рамочки и стекла, на этот раз отмечая трещины и облупившуюся краску, полуоторванный шпингалетик на фрамуге. Но все равно было очень круто. Над головой мягко задувал ветер, вольно гуляя из одной распахнутой в небо форточки в другую. А там, где все выше поднималось солнце, Женя, подойдя и дернув белый шнурок, опустила бумажную с виду шторку, которая свитком висела на белой перекладинке.

— Ты салат со сметаной любишь или с маслом?

— Все равно. Слушай. Кабель, можно же заявку дать, подключиться. Ну, я понимаю, это деньги, но вдруг там не сильно дорого.

— А, — она махнула рукой с ножом, встряхнула головой, чтоб убрать легкие светлые прядки, падающие на лоб, — мне не надо. Времени нет. Все равно.

Женька промолчал. Он, вообще-то, уже прикидывал, как сегодня вечером они будут трепаться в сети, допустим, в личке контактика, или в вотсапе. Сто вопросов можно спросить, тут же реально ужас, как интересно. И вообще. Чего ж это значит, поест он сейчас салата, а потом — пока-пока, Женя Местечко? И нужно как бы свидание назначать? Ведь в школу теперь аж через месяц! Черт! А он вчера все свои деньги спустил в Кокосе, как полный дурак. На какие-то дурацкие два коктейля и мороженое. Да еще и не сожрал его…

— Да. Слушай, смешно, но я совсем забыл. А как я вообще тут оказался? Что было-то?

— Тарелки дай, пожалуйста. Выше, ага, слева. Стеклянные давай. Три. Вилки там в стакане. Тоже три.

— Три? — но, вынимая тарелки и вилки для троих, он снова настроился ждать ответа. А этот дядька с голосом, потом про него.

— Ты совсем не помнишь, да?

— Помню, как вы… с Серым вы. Выскочили, через забор этот. И один заорал, урод. Тут я и получил. В нос прямо, — Женька поставил тарелки и потрогал кончик носа, — Капча орал еще. Ругался. Ну, Серый в смысле.

— Он руку вывихнул. Жалко, конечно, я не успела. А Ана — ее там подруга увезла, на тачке уехали. Сережу они с собой забрали. И вещи ваши.

— Вот блин. А точно вывихнул, не сломал? Ну, хорошо, что свалили. Так, а я?

— А мы ушли. Уехали, — поправилась Женя, отворачиваясь к плите и чиркая спичкой, — сюда, чтоб маму твою не пугать.

— На тачке, что ли? Денег же куча.

— Нет. Там рыбаки знакомые. Я попросила.

Она засмеялась, отворачиваясь от Женьки. Звонко, очень хорошо засмеялась, ему тут же захотелось подойти, увидеть, как улыбается, когда по-настоящему.

— На мотоцикле. С коляской. «Урал» называется. Шлем старый такой, и у тебя из него — один нос. Щиток убрали, а то ты носом стукался.

Смеялись вместе, но Женя все время отворачивалась, легким жестом прикрывала лицо рукой, и наконец, он понял, да она же стесняется, из-за переднего зуба. Снова вспомнил недопитые коктейли и бесполезно выкинутые на них почти три тыщи рублей.

Женя расставила тарелки. Разложила яичницу с кольцами красного болгарского перца, посыпала каждую порцию резаным укропом. И стала серьезной, вздохнула коротко, будто готовясь к чему-то важному.

— Садись. Я пойду. Позову.

— Кого? — немножко глупо спросил Женька у пустого, вкусно пахнущего пространства, ограниченного стеклами и зернистой прозрачной плиткой — девочка уже вышла и ее силуэт двигался по направлению к дому, ну то есть, туда, где он очнулся, слыша недовольный мужской голос, болтающий всякую ерунду про столицы и усадьбы.

И Женька мысленно сам себе объяснил: он тебе кто, этот дядька, вот я что хочу спросить, и чего он ко мне цеплялся, и как с ним говорить, и называть — как?

Но завтракать в итоге пришлось вдвоем. Женя вернулась молчаливая, решительно прикусив губу, разделила третью порцию по их двум тарелкам. Села, указывая Женьке вилкой на место за столом, покрытым клетчатой скатеркой. Сердитость избавила ее от стеснения и на осторожное замечание Женьки:

— Не лопнем?

Она ответила чуть звенящим голосом:

— Не дождется. Ешь, давай.

Женька послушно принялся жевать, стараясь не показывать, как больно зубам. Но девочка, мельком глянув, распорядилась ближайшим его будущим:

— Синяки уберем, когда поешь. И опухоль снимем.

— Э-э… Ты, что ли, уберешь? — улыбаться было тоже больно.

— Мы с тобой, — поправила Женя, глядя поверх его плеча в стеклянную стену, — одна я не смогу, так быстро.

Он кивнул, чтоб не перечить. Яичница была вкусной, как надо: чернели на белом крупинки молотого перца, желток сверкал солнышками, а поджаренные кольца перца болгарского пахли так, что кажется, насыщали просто запахом.