Елена Блонди - Тайные улицы, странные места [СИ]

Вдруг пришел ветерок, совсем легкий, овеял потное лицо, коснулся воздушными пальцами носа, пробежал по закрытым глазам, и кажется, остался на переносице, держась там, как давешняя мокрая повязка. Только намного приятнее. На лоб упала капля, за ней еще одна. Женька дернулся, пытаясь сообразить, что это капает, посреди ясного жаркого дня. Может вообще — птичка-зарраза. Капли участились, но свет, проницающий веки красным, не стемнился, был тут, и Женьке показалось, кто-то поливает его из лейки, как морковку какую. Вся башка мокрая, сердясь на свою беспомощность, подумал он, передергивая плечами в тоже намокшей тишотке. И собрался открыть глаза, прекращая издевательства.

Теплые руки взялись за его запястья, отводя их от головы.

— Все. Можешь смотреть. Только быстро, а то не успеешь.

Он и посмотрел. Быстро.

Внизу, за улочками холма, за тугими шапками деревьев, что закрывали городские дома, за большим колесом обозрения, несущим свои колыбельки почти в небе, лежала вода бухты — невероятного тяжелого цвета — глубокая зелень с серым оттенком. И над ней, протягиваясь над всем городом, над ажурными решетками колеса, над зелеными деревьями и рыжей травой холмистой гряды, висела низкая туча, почти черная, с толстым брюхом, отражающим зелень воды. Женька задрал голову, щурясь от восторга — туча кончалась в аккурат над их валуном, солнечный свет резко очерчивал черный край, и сбоку в него была воткнута радуга — яркая, как на детских картинках. Переливалась не полукругом, а толстой скобкой, казалось, привязывающей край тучи к степи. И уходила в склон нижним краем буквально в десятке метров от них. А на головы и плечи, на волосы, руки и одежду, сыпал мелкий серебристый дождь, сверкал бусинами капель вокруг валуна.

Ветер вздохнул, усилился, трава затрепетала, сверкая мокрыми стеблями. И радуга, тускнея, растаяла, туча зашевелилась, сворачиваясь сама в себя, и вдруг, буквально в одну минуту, рассеялась, плывя по выгоревшей синеве сперва черными тонкими прядями, потом — светлеющими перышками, которые растворились в звонком от влаги, шуршащем ветреном воздухе.

— Офигеть! — перекрикивая шелесты и шуршание, заорал Женька, тыкая рукой в остатки тучи, — ничего себе!

— Что? — девочка смеялась, придерживая подол короткого платья, — не слышу!

Ветер уже радостно ревел, словно пытаясь сорвать всю траву и унести ее в море.

— Супер, я говорю!

— Это Соларис!

Откуда-то снова упал дождь, внезапной короткой завесой, и ветер тут же рванул, унес ее, темня влагой кроны деревьев.

И — все стихло.

Девочка подошла вплотную, с заботой осматривая Женькино лицо. Тронула пальцем нос, скулу, коснулась переносицы.

— Ну, вот, у нас все получилось. Хорошо, что ты не открыл глаза.

Женька недоверчиво поднял руку. Надавил на скулу. Корча рожу, поклацал зубами. Не болит.

— Слушай. Не болит! Совсем не болит. А что, и нос тоже?

На ее кивок скосил глаза к носу, пытаясь увидеть. Подышал через ноздри.

— Все хорошо, — успокоила Женя.

Снизу, где остался большой дом с большим двором, полным сюрпризов, донесся мужской требовательный голос.

— Сола! — кричал мужчина, стоя в распахнутых воротах, — Со-ла!

— Мне пора, — внезапно сказала Женя. Улыбнулась и пошла вниз, к тропинке.

Женька поскакал следом, оскальзываясь на мокрой траве, от которой тянулись в жаркий воздух струйки пара.

— Жень! Женя! Как это? А когда же мы? Ты мне телефон, а? Мы же хотели, денег там. И купаться.

Она шла удивительно быстро, почти летела, плавно касаясь подошвами сандалий каменной крошки на узкой тропе. И как только он прибавлял ходу, оказывалась еще дальше.

— А мой рюкзак? — прокричал с сердитым облегчением, — забрать же.

Маленькая фигурка в светлом платье обернулась, делая рукой указующий жест. И Женька нащупал на плечах лямки, привычные до незамечаемости: сам рюкзак мягко и легко бился в спину, пустой потому что.

Когда она исчезла за воротами, остановился, переводя дыхание. Снизу на него смотрел хозяин, мощный дядька в бороде и торчащих вокруг головы густых кудрях. Повел широченными плечами, сжимая лопатные ладони в тяжелые кулаки. И все это — не отводя от Женьки пристального взгляда на еле заметном в густых зарослях лице.

— Здрасти, — независимо сказал Женька, топчась в полусотне метров на склоне, — хорошего вам дня.

Побрел обратно, спиной чувствуя тяжелый взгляд хозяина упрямой козы Меотиды.

После полудня Женька сидел в комнате Капчи, захламленной разобранными старыми компами и увешанной по линялым обоям постерами. Доедая теплые оладьи, которые Серый притащил из кухни вместе с полбутылкой пепси, слушал треп болящего друга.

Идя навестить Капчу, опасался, что тот станет трещать про Женю Местечко, расписывая, как она классно летала на доске, и что там у нее в купальнике, и как сильно Капча ее возлюбил за вчерашний вечер.

Но единственное, что взволновало Серегу из перечисленного, было отсутствие следов на загорелом женькином фейсе.

— Нихренасе! — возмущенно завопил тот, включая свет в маленькой прихожей, где вешалка годами выпячивала десяток старых пальто и шубеек, накрытых ситцевой занавеской, — я не понял ваще? Тебе козел этот вломил, аж искры! Я думал, тебя скорая заберет! А у тебя рожа, как у Танькиного кролика!

Танька была его старшей сестрой, и сейчас возила по улице коляску с «кроликом» — месячным серегиным племянником, останавливаясь у лавочек: взросло побеседовать с бабками и мамашками.

— Только еще без диатеза, — дополнительно возмутился Капча, толкая друга в комнату, и держа раненую руку повязкой вверх, — а я? Елы-палы, тут месяц свободы, а я, как дурак последний, с вывихом. Слушай, там в больничке такие телки работают, медсестричками. Я грю, ой, девушка, не, грю, ой, сестра! Спаси меня, сестра! А Ана такая, та-а-ак, я не поняла…

Капча спиной закрыл двери, прижал лопатками живот обнаженной Дейнерис Таргариен, измазанной пеплом, с мелким драконом на плече, и со значением уставился на Женьку прищуренными глазами.

— Понял, да? — уточнил сиплым шепотом, — Ана меня заревновала! К телочке этой, в халатике. А жара, даже вот ночью, девки там носятся, коленки с-под халатов мелькают, опа-опаньки… Пришлось мне временно, ну сделать вид. Прикинулся ветошью, короче. А то! Если Ана сидит рядом, пока мне там руку бинтуют.

— Болит? — спросил Женька, усаживаясь в кресло, с которого вежливо согнал изящную сиамскую кошку Таю — а невежливо с ней нельзя, злющая, как три скорпиона.

Но Капча даже не услышал. И два часа без умолку трещал, расхаживая среди расставленных на полу системников, каких-то разобранных акустических колонок и спотыкаясь о валяющиеся провода. Трещал, уходя в кухню — стащить у матери горячих оладьев, трещал, жуя и заглатывая из горлышка пепси, трещал, даже отвечая по телефону какому-то страждущему владельцу ломаного ноутбука, то есть, через каждые пару слов прикрывал трубку ладонью и продолжал рассказывать Женьке о том, как Ана то, и как Ана се. Иногда путал, куда чего говорить, и пускался в путаные объяснения, показывая Женьке лицом и плечами, вот, мол, какой идиот звонит, не догоняет.