Елена Блонди - Тайные улицы, странные места [СИ]

Один только раз он перестал жевать, посмотрев на Женю с вопросом и держа вилку в руке — за стеклом прошагала большая фигура, мелькнула над зернистой плиткой сломанная стеклянной преградой голова странной формы, мужской голос промурлыкал что-то воинственное, на непонятном языке. Уходя в сторону сараюшек, снова рявкнул на свою Меотиду, обругав ее, и с хозяйственным раздражением загремел у сарайной стены железяками.

— Коза, — сказала Женя и засмеялась, — это коза — Меотида. Они все время ругаются.

— С козой? — уточнил Женька, подбирая корочкой желто-белые разводы на темном стекле рифленой тарелки.

— Ну да. Спорят вечно.

Он сел прямо, вперяя в хозяйку пристальный взгляд. Ему даже вслух не хотелось спрашивать, ну, о чем можно спорить — с козой???

Но Женя осталась спокойна.

— Он хочет, чтобы Меотида ела разные травы, каждый день. И давала молоко разного вкуса. А она не хочет.

Девочка собрала тарелки, встала.

— Так что, побеждает в спорах Меотида. А когда он ее достает, она ест только полынь, ту самую, из которой делают абсент, горчайшую. И тогда молоко — тоже. Горчайшее.

Женька расхохотался, представив себе вредную козу, которая запихивается кустами невкусной полыни. Девочка засмеялась тоже, он снова заметил сколотый передний зуб, она заметила, что он заметил, и перестала смеяться, дернула рукой, словно пытаясь прикрыть рот, но не стала, только запылали скулы.

— Жень, — сказал он, — а что с зубом? Ты упала? Или как меня — стукнул кто? Ты вот зря. Так вот. Это же с каждым может. У меня знаешь, какие пломбы стоят, на коренных? Целые дома, а не пломбы.

Она сидела, опустив лицо, в легких прядях волос светились рубином уши, и из-за молчания он все говорил и говорил, уже путаясь в словах, думая сердито, да что за бред несу. Потому выдохнул и закруглился:

— А если денег нет. Ну, их же можно. Заработать как-то. Давай вместе!

— Я могу сама, — тихо сказала Женя.

И он сразу успокоился. То есть, все правильно спросил, она переживает и нужны деньги, так, хватит уже вспоминать этот дурацкий Кокос, конечно, знал бы, лучше бы отдал ей. Капча конечно поржет, знаешь телку всего один день, а уже хочешь ей все баблишко подарить, но с другой стороны — Ану он знает с первого класса, и что? Выкинул почти четыре тыщи, если с шампанским, а ей все равно, и кто-то другой уже сегодня ей будет покупать еще коктейльчики, за тыщи.

— Вдвоем же быстрее. И больше. Наверное. Я только не пробовал ни разу, так, чтоб не случайно свалились, или мать на карман. А заработать по-настоящему. Но я узнаю, хочешь? Да нет, я просто узнаю и все.

— Не все, — Женя посмотрела на него, и глаза у нее были сейчас совсем не цвета лаванды, а серые, светлые совсем, — еще я очень боюсь. Зубных врачей.

Женька выпрямился и расправил плечи, выкатил грудь, поднимая кулаки:

— Хочешь, я их всех! Рррасшвыряю!

— Перестань, не смеши! А кто мне будет лечить зуб?

— Тогда я буду сидеть рядом и держать тебя за руку.

Она посмотрела очень внимательно, слегка улыбаясь. И Женька подумал, у нее тыща улыбок, и все разные. А еще — глаза меняют цвет. Офигеть, в общем.

— Обещаешь?

— Клянусь! Вот, клянусь самой горькой полынью!

Женя кивнула, будто серьезно принимая обещание.

— Хорошо. Пойдем лечить твой нос.

Женька приготовился к тому, что они снова уйдут в комнату, где тахта с одеялом, он будет смирно лежать, а Женя станет менять повязки, мазать чем-то. Но вместо этого она повела его мимо большого дома к плитчатой дорожке, выходящей к передней части двора. Тут все было бы обычно, толстый старый абрикос, поодаль — дерево черешни, палисадник, полный мохнатых астрочек, прикинул Женька, разглядывая фасад с крылечком, застекленной верандой, множеством каменных пристроек, украшенных вазонами с вьюнками, но вот окна — странные, огромные, как стеклянные соты, и форточки раскрыты беспорядочно во многих местах. А еще дом смотрел не вниз, как все порядочные дома на улицах склонов, а вверх, на степные холмы. И еще — на крыше, и правда, полоскались белые полотнища, словно там толпились яхты, ловя парусами ветер. Когда лежал и открыл глаза, увидел над собой, но думал — показалось. Наверное, и в комнатах такое вот, интересное всякое…

— Мы наверх! — крикнула Женя в сторону сараюшек и хозяйственной тишины, состоящей из мерных ударов молотка, звяканья и невнятного ворчания.

— А он кто? — наконец, спросил Женька, когда вышли за деревянные ворота и направились по тропинке вверх, к седловине меж двух курганов, — и как зовут? А то неудобно как-то.

— Он сам скажет, — пообещала Женя, — я не могу. Нельзя.

— Ну, — Женька пожал плечами. Ковырнул на боку тишотки только увиденную дырку.

Жара смешивалась с ветром, он пригибал кустики полыни, тащил по грунтовой дороге пыльные столбики, похожие на крошечные смерчи. Идти вверх оказалось нелегко, вроде и небольшой подъем, но с каждым горячим шагом словно становился круче и круче. Женька шагал, стараясь не пыхтеть, в переносице каждый шаг отдавался ноющей болью. В какую-то минутку стало жалко себя — с таким ушибом скакать по колючей траве, как… как та Меотида. Лучше бы, не лежать, конечно, а полазить еще по двору, там, похоже, куча всего интересного и странного. Хотя там этот, который сам себя назовет. Очень похоже, что Женька ему не понравился, и это напрягает.

— А купаться ты любишь? — спросил, хрипло дыша и вертя головой, чтобы остудить кожу дуновением ветерка, — а, чего я, ты же на доске суперски выступала. Значит, любишь. Может, соберемся, поедем куда?

— Помолчи, пожалуйста. Тут встань.

Женя оставила его стоять на пригорке и стала ходить вокруг, не выбирая, куда ставить ногу, прямо по пучкам пересохшей травы. Замирала, поднимая лицо, будто слушала что-то. Иногда поднимала и руку, поворачивая ладонь. И, уйдя уже довольно далеко, вверх по склону второго холма, замахала оттуда.

Женька вздохнул и полез дальше, оскальзываясь на мелкой каменной крошке, что с готовностью сползала под сандалиями, пытаясь утащить его обратно вниз.

— Тут, — сказала девочка, похлопав по маковке очень неудобного валуна, серого, с выступами и торчащими из дырок сухими стеблями, — сядь. Глаза закрой, хорошо?

— Уши заткнуть? — улыбнулся Женька, ерзая по кусачим каменным выступам.

Женя подумала немного и кивнула.

— Да. Пожалуйста. Это недолго.

Молча смотрели друг на друга, и наконец, Женька, с юмором скривившись, подчеркнуто старательно сунул в уши указательные пальцы. Зажмурился. Сразу стало ужасно беспокойно. Как же интересно, живут глухие люди, вдруг озадачился он, чувствуя, как зной припекает голову, будто давит на темя пылающей ладонью. Слепые понятно, ходят, щупают все, палка у них. Полная печальная фигня. Но вот жить, когда ты с виду нормальный, но не слышишь шагов, голоса. Машин. И не выдернешь наушники плеера — послушать. Оказывается, тоже не сахар…