Елена Блонди - Тайные улицы, странные места [СИ]

— Жень? Женя? Ты что?

— Стой, — с трудом проговорила она и на прикушенной губе выступила капелька крови, — я не могу дальше.

— Что? — он снова повернулся к кромке воды, где тихо смеялась прекрасная холодная женщина, окруженная злыми белыми вихрями, а те взвивались, отрываясь от ее рук и змеящихся стальных волос, летели в небо и к берегу, хлопались на песок, рисуя свои ледяные узоры. Костер погас, зашипев так громко, что стало слышно даже здесь. А из лагеря неслись испуганные крики. И замолкали на полуслове.

— Там, — сказал Женька, — там, там же люди. Нельзя так! Нельзя!

Он хотел рассказать, про эту, которая похожа на мать, и они же слышали, она нормальная совсем, глупая просто, повелась на ерунду. И что бы там сейчас не совершалось, нельзя с ней так.

Но не было времени на разговоры. Дернулся — побежать, руки и плечо, согнутое колено прорезали теплый купол, оставаясь без защиты. И сразу заледенели так страшно, что он замер, боясь — рассыплется ледяными осколками, как тот терминатор в кино. С холодом пришел страх. И вот тут, очень резко и внятно вспомнился сон. О том, как стужа вымораживает тело изнутри и никакого спасения.

Дернувшись обратно, вцепился в плечи девочки, тряхнул, заглядывая в искаженное лицо.

— Скажи ей! Скажи! Там же люди!

— Ты, — прошептала Женя, по-прежнему держа руки, словно хотела обнять кого-то большого, — ты сам. Просил. Не мешай.

— Я передумал! Я не знал, что так вот!

В голове мелькнуло воспоминание о том, как стояла спутница Нориса, склонив к плечу голову с модной стрижкой. И потом пошла, оглядываясь. Босая, шлепала по воде, такой недавно теплой.

Женька сильно вдохнул, опустил голову, зажмуривая глаза. И рванулся из теплого кокона, туда, где все громче смеялась ледяная красавица, подняв к небу полыхающие кристальной синевой руки. Его собственные руки мгновенно окоченели, пальцы выпрямились, растопыриваясь беспомощно, а в глотке встал ледяной комок, мешающий не то что крикнуть — вдохнуть.

Шаг скованной ногой уронил Женьку на снег. Снег? Нет, скорее, заледеневший песок, такой вымерзший, что он не слипся, а рассыпался в злую пыль. А вот ресницы слиплись, пропуская через крошечные ледяные сосульки ярчайший свет белых радуг.

И мысли в голове застыли при падении, на несказанном вслух полуслове. Нель-з…

— Отан! — прорезал мельтешение радуг отчаянный девичий голос, — Ньерд!

— Ш-ш-ш, — ответил крику насмешливый шорох ледяного песка, который сыпался, струился, обтекая беспомощно лежащего Женьку, затекал в уши, стремился в рот, леденя зубы, — тиш-ше, Фейе, не меш-шай.

Но голос, на секунду утихнув, зазвенел сердито и громче, повторяя имена, как заклинание:

— Норзер-Аргест-Этезий-Отан! Ньерд! Норзер! Аргест! Этезий! Отан! Норзер!…

И ответом ему по берегу ударил шквал ветра, такого теплого, что окоченевшему Женьке он показался горячее кипятка.

— О-о, — прокомментировала оттаивающая бедная его голова, приподнимаясь над песком, и руки тут же прикрыли макушку, мокрую от стремительно тающего льда.

Увидев, что творилось вокруг, Женька быстро опустил голову, скрючился, растерянно ловя среди какофонии звуков хоть что-то, за что мозг сумел бы уцепиться. Но единственное, что мог повторять мысленно, это обрывки из физики-химии, насчет «слишком горячее к слишком холодному, что ж будет-то».

Оно уже и происходило. Слишком горячее, повторял Женька, стремясь сделаться совсем маленьким, схлопнуться в незаметную точку, и — слишком холодное. Слишком… горячее… к очень холодному…

Вода поднималась, замерзая странными формами, таяла, скатываясь сама с себя, шипела, разбрызгивая ледяные и кипящие капли. Песок вихрился, вихри каменели, обрушивались под собственной ледяной тяжестью, упадали на горячий песок, шипели, треща, швырялись горстями льда и раскаленной пыли. Страшно выл ветер. Нет, два ветра, а может, тысяча. Сталкивались, взвивались, крутясь, высасывали с поверхности воды весь воздух, а после обрушивали его градом и мощными водяными пластами.

Где-то среди круговерти слышались маленькие испуганные крики, пролетела желтая палатка, огрев Женьку по плечу рваной полой с обрывком шнура.

И вдруг на мгновение наступила полная тишина. Словно все побережье попало в безвоздушное пространство, оторвалось и парит в космосе. Секунду все находилось в покое. Беспорядок воды, песчаные вихри до неба, рассыпанные в воздухе обгорелые деревяшки, палатка, раскрытая огромными бабочкиными крылами, кусок пламени, оторванный от погасшего костра. После, вспоминая картину, которая держалась одно мгновение, Женька думал, привиделись ли ему эти огромные, как велосипедные колеса, снежинки, что занимали пустоты среди месива знакомых, хотя и потерявших привычные места вещей. Сверкающей паутиной они словно соединяли поднятое и заверченное в калейдоскопный узор, захвативший воду, песок, обрыв и небо над ним.

— Хиус-Немеро-Гальега-Маистра! — прогремел в тишине мужской голос. И все снова пришло в движение, схлестнулось, крутясь и обламывая сверкающие лучи, но теперь вихри и всплески становились тише, траектории меньше, и каждая вещь, хоть и неохотно, не по прямой, но устремлялась к своему настоящему месту.

— Хиус, — завел повторение голос, — Немеро!…

— Ох, — перебил его голос женский, — ну, хватит. Вы собираетесь пригласить меня к вечернему чаю?

Женька сидел, опираясь на руки, голова мелко тряслась, и он поднял ее, осматриваясь и пугаясь — вдруг увидит, все вокруг разрушилось, как в тех фильмах-катастрофах. И нужно спасать. Раненые там. Убитые вдруг. Женя!

Отталкиваясь от рыхлого песка, встал на коленки, поднялся, покачиваясь. Выдохнул с облегчением.

Женя стояла все там же, обняв себя за плечи и, в медленно наступающем сумраке, с вызовом смотрела куда-то в сторону моря. Женька, прихрамывая, сделал несколько шагов к ней, нагнулся, подбирая с песка принесенное ветром влажное полотенце с бахромой — с того сыпался мокрый песок.

— На, — сказал хриплым голосом, — завернись.

Встал рядом, поворачиваясь туда, куда смотрела Женя.

Но темнота уже вернулась, накрыла ночной пеленой берег с громадой обрыва и воду, на которой далеко по горизонту мирно сияла редкая цепочка огоньков. Поплескивала вода, вздыхая под чьими-то шагами на мелководье. А с середины пляжа не было слышно ничего. Как будто не было там полчаса назад ни костра, ни орущей компании. Даже машины не светили фарами, ни близко, ни в дальней степи.

— Пойдем, — сказала ему Женя и кашлянула, прочищая горло. Голос у нее был таким же хриплым.

— А…

— Они сами. Нам не надо там, где они говорят. Друг с другом.

— Я не про них, — Женька насупился, теперь уже разглядывая береговой мрак, — я про людей хотел. Узнать.