Елена Блонди - Тайные улицы, странные места [СИ]

Покивали на Женькин рассказ о внезапном шквале и уселись вокруг очага, беря на колени теплые миски с отварной картошкой и запеченными в фольге сосисками.

Во время чая пришла ответная смска.

«Все в порядке, сына. Связь плохая тут, завтра все расскажу. Целую».

Женька повеселел. Зевая, умылся и отправился в домик, поваляться на койке поверх одеяла. Разве можно тратить время на сон, рассудил, укладываясь. Отдохнем-переварим и надо спуститься, полазить по песку, пройти вдоль воды далеко-далеко. Фонарик, конечно, посадит телефон напрочь, но все равно завтра обратно, переживу и без мобильного, решил Женька. И заснул, не успев даже удобнее устроиться на узком дощатом топчане.

Проснулся с тяжелой головой — от чувства вины, за то, что заснул так быстро. Открывая глаза, вернее, с трудом разлепляя веки, ожидал увидеть солнечный полумрак, утренние лучи, пролезающие через щелястые доски, услышать голоса Жени и Отана за приоткрытой дверью. И с облегчением понял — еще совсем ночь. А может, подумал с надеждой, усаживаясь и дергая сбитое одеяло, которое сползло на пол, открывая мерзнущие коленки, может, вообще вечер, поздний, и ночь только началась.

Топчан у соседней стены был пуст. Спуская ноги в сандалии и медля расставаться с одеялом, греющим колени, Женька прислушался. Отан мерно храпел за тонкой дощатой дверью, там, где спал и в первую ночь — на лавке, притиснутой к передней стене домика, и Женька подумал о том, что утром Отан, не вставая, увидит рассвет, солнце, вылезающее прямо из воды. Если, конечно, проснется вовремя.

А Женя, наверное, ушла в туалет… Но храп продолжался, и в маленьком дворе не было слышно ни шагов, ни звона воды в умывальнике.

Он еще посидел, на всякий случай, но уже понимая — тут наверху, ее точно нет. Нагибаясь, небрежно застегнул липучки на сандалетах и наощупь пробрался к дверям, открыл, придерживая, чтоб не заскрипели. Прошел мимо спящего Отана, укутанного в спальник. И замер, моргнул, всматриваясь в темноту, полную звезд — те засыпали небо разной величины огоньками и отразились в воде, но там огоньки шевелились, словно переползая с места на место, как невиданное скопление светляков.

…А вот и вторая вспышка призрачного света. — Первая заставила его замереть, и он не понял, что это блеснуло там внизу, и сразу же погасло. Вторая тоже не позволила ничего понять, а за ней пришла третья, создала на краткую долю секунды призрачный маленький купол посреди звездной темноты.

Женька вытянул перед собой смартфон, засветил фонарик, направляя его под ноги. И стал осторожно спускаться с обрыва, нащупывая сандалиями вырубленные в сухой глине ступеньки в самых крутых местах извитой тропки.

…Прохладный песок набивался в сандалии, а потом перестал, сламываясь хрупкой корочкой там, куда недавно доходили волны, разгладив все следы и оставив сохнуть на солнце тонкую водяную пленку.

В новой вспышке стала видна Женя — стояла по колено в воде, нагнувшись и целясь вниз маленькой фотокамерой.

— Там что? — на всякий случай шепотом спросил Женька, выключая свой фонарик и оставаясь на кромке поплескивающей тихой воды.

— Вода, — негромко ответила девочка, и снова пыхнула вспышкой, осветив босые ноги, белеющие через прозрачное, и опущенное к морю лицо, — иди сюда, рядом.

Женька поддернул шорты и скинул сандалии. Вода оказалась неожиданно теплой, а коленки сразу же озябли от легкого ветерка над гладью.

— Я думал, рыбы. Или, крабы какие. Только вода?

— Дома увидишь, — пообещала Женя, — на мониторе. А сейчас, рукой поводи. Порезче, чтоб волночки.

Он поболтал рукой, гоня к ее коленям мелкие волны, шлепнул аккуратно, чтобы не замочить брызгами камеру. Потом нагибался, вытаскивая из воды плоский камень и, по команде Жени, бросал его снова и снова, каждый раз в новые места.

— Вот тут, — она отступала на шаг, целясь камерой, — тут камешки крупнее.

— Будет хорошо?

— Будет сказочно. Это как снимать золотые сетки от солнца. Только там золото, а тут будут сплошные радуги. Ты полотенце случайно не взял?

— Неа.

Она выпрямилась, беря его мокрую руку свободной рукой.

— Придется потом греться бегом. Надо только вещи оставить, на сухом песке.

В полной темноте они разделись, складывая одежду на сыпучий песок и устраивая поверх фотокамеру и Женькин смартфон. Женя встала напротив, внимательно глядя то на кучку одежды, то наверх, на обрыв. Объяснила:

— Запоминай, где лежит. Метров на десять правее ветряка. А то в темноте будем потом искать.

Вместе они пошли в воду и Женька, хоть и старался не смотреть, да и не видно ж ничего в темноте, все равно взглядывал и сразу отводил глаза от светлеющих на темном от загара теле трусиков. А купальника она не надела. И у него труселя обычные, не плавки, но все равно не видно же, успокоил себя, снова искоса посмотрев на еле видный силуэт с тонкой полоской на бедрах.

Но в воде все мысли насчет «вот мы вдвоем, в море, одни» из головы вылетели, словно их вымыло этой самой водой — теплой, плескающей в лица, журчащей у самых ушей. Ныряли, выпрыгивая, смеялись, падали навзничь; плыли рядом в сторону горизонта, отмеченного крошечными огоньками судов на дальнем рейде. Уже немного уставшие, плыли обратно и черная громада обрыва, перекрывая звездные россыпи, казалось, никак не приближалась, так что Женька тайком несколько раз становился в толще воды вертикально, пытаясь нащупать дно, а его все не было.

Но вот ноги коснулись песка, тело сходу потяжелело, вода с шумом потекла с локтей и плеч. Оступаясь, выбрались на свежий ночной ветерок и кинулись вдоль по мокрой полосе песка, в обратную от Моряны сторону, туда, где пляж вдавливался чередой небольших бухт, а далеко-далеко загибался, пряча за обрывом свое продолжение, с которого уже должны быть видны дальние городские огни.

Дневное «далеко» оказалось не таким уж далеким, через десяток минут мерного бега они миновали береговой изгиб, и резко встали, тяжело дыша.

Длинный пляж, на самом краю которого торчали марсианские вышки рыбацких карав, освещал большой костер, кидающий блики на пару машин, съехавших по низине в прогибе обрыва. У костра мелькали черные фигуры, слышался над водой смех, возгласы, кидалась в красноватую темноту скачущая музыка, такая ненужная в этом чудесном месте. Завизжала девица, отбегая к воде, свет упал на фигуру, делая ее красной. Следом с воплем кинулся парень, догнал, с шумом валя в воду, вдвоем стали барахтаться, вопя и ругаясь.

— Пошли обратно, — Женька взял спутницу за локоть, чтобы сдвинуть в тень от обрыва. Тут, в рассеянном красном свете было ясно видно, какая она — беззащитная совсем в этих своих трусиках.

Женя послушно ступила в черноту. Он пошел рядом, морщась: тут, ближе к обрыву, песок зарос кустишками колючей травы и еще валялся всякий морской мусор — щепки, мятые пластиковые бутылки. Ничего, думал Женька, еще метров двадцать и можно снова выйти на чистый песок, убитый водой. Их не будет видно.