Виктор Кораблев - Королевства изгоев [СИ]

– Хорошо сказал, сынок, хорошо, – покивал головой лавочник.

– Достигнув цели, ты не обретешь счастье, Редрик, – грустно промолвил эльф. – Лишь сам путь к ней может принести тебе это счастье. Лишь когда цель – на грани невозможного, даже невыполнима – так она высоко, лишь в ее достижении человек обретает счастье.

– Что же происходит в конце пути? – серьезно спросил Ред.

– Ничего. По пути ты обретаешь силу духа, упорство, а главное волю. Они поддерживают тебя, выводят на пик, доводят до эйфории, до катарсиса. Ты обретаешь понимание мира. Но когда цели не остается, ты понимаешь, что они тебе больше ни к чему. Они исчезают, иссыхают, с ними иссыхает и твое тело, твои стремления, то кем ты был. Ты становишься... старым.

– А для того, чье время не ограниченно, недостижимых целей – нет, – сделал вывод Ред.

– Правильно. Эльфы боятся. Боятся не то что ставить цели, они боятся развиваться, боятся даже думать о будущем. Настоящее, одно лишь настоящее. Вижу друга – обнимаю, вижу красавицу – целую, красавица не против – трахаю, проголодался – сорвал плод, устал – сплю, – эльф опять начал ронять свинцовые слова, сопровождая их ударами по воде. – Лишь опасность, лишь внешние враги заставляют думать, а если их нет?

– Эпоха Свободной Любви, – ответил лавочник.

– Миллионы озабоченных бессмертных детей, выжимаюших соки друг из друга путем непрерывного сношения, и соки из земли, путем прокорма, новых и новых озабоченных бессмертных детей. Пока не пришел откат. Земля отказалась носить их на своем лоне, ее плоды подошли к концу.

– Пожирающий Хлад? – спросил Ред.

– Раньше… Лысендрин со своими экспериментами по уменьшению рождаемости пытался, но все закончилось проклятьем “Черного Колокольчика”. Сама природа отравила чресла моих сородичей. Поголовное бесплодие. Фертильна лишь одна на десять тысяч, а мужчина должен сотни лет копить, хоть каплю семени, в своих высохших шарах.

Он продолжал бить по воде, она взлетала фонтанами. Горечь и вина, такая, каких Ред не видел или видел, но забыл. Парень не знал, что ему делать, что сказать.

– Нет больше эльфов, я пережил своих детей, переживу и свой народ. Но… но может это и к лучшему. Этот мир не для детей, точно не для тех, кто никогда не повзрослеет.

– Но есть же те, кто ушли, есть даже не затронутые проклятьем, – наконец сказал Лоуренс.

– Даже если так, бессмертие – не неуязвимость. И мы научились любить не только сородичей, но и вас, и всех, кто живет в этом мире. Мы растворяемся. Метисы просто похожи на нас и живут они просто долго – не вечно.

– А гоблиноиды? Они же тоже бессмертные, – зачем-то вставил фразу Ред.

– Да плевать мне на них, когда нас не станет, у вас не будет щита от буро-зеленой нечисти, они всех вас сожрут. Если раньше земли империи не поглотит Фронтир. Останутся лишь они и мутанты. Вечная война. Как сейчас – никакой разницы.

– А вы?

– Я? Я повзрослел, когда получил это, – он показал на шрам от укуса дракона. – Постарел, когда получил это, – сотни порезов. – Я видел первые дни этого мира, и молю лишь об одном – не увидеть последние. Поэтому всеми силами оттягиваю их. Как? Не твое дело, Маккройд. Ты, даже в худшем случае, не доживешь.

Энвин Хир осел глубоко в воду, его плечи опустились, он закрыл глаза. Сеть шрамов заменяла древнему эльфу сеть морщин, юное лицо глубокого старика.

Отец и сын переглянулись, поднялись и вышли.

– Полковник… – раздался тихий женский голос.

– Что, девочка?

Эльф вылез из бассейна и сел на камни. Рядом с ним материализовалась Анна де Мур. Сбросив вуаль невидимости, слишком молодая, как для своего звания, так и для своего мужчины, сидела девушка удивительной красоты. Она была обнажена, ее тело покрывала вода и испарина. Все выше точеных ключиц было красным, от жары и от чувств, что переполняли молодую влюбленную.

– Я не понимаю, – ее голос дрожал.

– Чего, девочка?

– Я ничего не понимаю. Кто эти люди?

– Да люди, как люди. Те же, что и раньше, те же, что и были всегда.

– Но я даже не могу дотронуться до воды, в которой вы сидите. Вы заказали четверых гремлинов в нижний зал, вы заказали несколько мешков солей, вы даже попросили меня поднять давление в помещении.

– Просто, крепкие ребята, вон парнишке вообще дракон руки сжег, и ничего – те снова на месте. Тебя просто разбаловали. Да и нежная ты, девочки должны быть нежными, – пододвинулся к девушке эльф.

– Не заговаривайте меня, полковник. Почему вы обсуждаете с ними такое? Кто они?

– Просто мужской разговор, мы постоянно говорим про баб. Если бы я не участвовал в обсуждении, ребята бы что-то заподозрили. Возможно даже раскрыли бы тебя, – шутливо поднял палец эльф. – У тебя осталась школьная форма? Прости, что обговаривал тебя, но неужели я где-то солгал?

– Нет. Полковник! Я... Причем тут мужские разговоры? Почему вы никогда так не говорите со мной? Почему вы так откровенны с этими чужаками? Два странных великана. Почему у мальчика пятнадцати лет, мускулатура горного гиганта, не говоря уже про отца? Я не понимаю. Почему они одинаковые, вплоть до родинок? Это не нормально.

Эльф приблизился вплотную, он положил голову девушке на плече. Поцеловал шею. Слизнул капельку влаги.

– Эта вода такая соленая. Напоминает твой вкус…

– Полковник, вы дурак!

Анна попыталась отстраниться, но эльф удержал ее. Его лоб и глаза лежали на плече девушки.

– Да, с тобой, я – дурак. Просто дурак “здесь и сейчас”. Я обожаю наше “здесь и сейчас”. Я обожаю всю тебя, люблю всем, что еще способно на это, в этом теле. Когда мы встретились, я полюбил тот миг, когда ты полюбила меня, не задумываясь. Не думая о том, кем я был, не зная меня. Это было так приятно. И шло время, а твое отношение не менялось. У меня абсолютная память, девочка. Я вообще не различаю, где явь, а где воспоминания. Проживаю всю свою жизнь разом, каждый миг. Но я почувствовал, как рядом с тобой шло время. День сменял ночь. Свет, тьма, свет, тьма, свет-свет-свет… Ты – свет. Ты – маяк. Когда ты рядом, и я вижу тебя, я знаю, что живу в настоящем. Но столь же сильно, как я обожаю все в тебе, я ненавижу все в них. В них всех. Я обожаю твое лицо, оно лишь твое. Я ненавижу их лица, оно одно на них всех, я сам вижу его в зеркале, каждый раз, когда рядом нет твоего отражения. Я обожаю твои руки, эти маленькие слабые пальчики, до которых боишься лишний раз дотронуться. Я ненавижу их руки, у меня такие же, я даже не знаю чувствую я что-то, когда прикасаюсь к тебе или обманываю себя. Я обожаю твое хрупкое, нежное тело. Я ненавижу такие тела, как у них. У меня такое же. Я боюсь его, боюсь своей силы, что может навредить, но которой может быть недостаточно, чтоб спасти. Я не знаю своей силы. Я боюсь своих шрамов, ведь каждый из них сделал меня лишь злее. Я боюсь своего бессмертия, ведь шрамы что снаружи не идут в сравнение с теми, что внутри. Они – мои рубцы, мои воспоминания. Старый дурак. Я его ненавижу. Зачем он это сделал? Зачем я это сделал? Я эльф – я боюсь будущего, но прошлого я боюсь еще больше. Они заставляют вспомнить, что я старый. Но это – контраст, что разделяет “старого дурака”, на “старого” и “дурака”. С тобой я просто “дурак”, не нужно этих разговоров. Не становись моим прошлым, я хочу и дальше обожать тебя, а не ненавидеть, девочка. Пожалуйста, просто будь со мной, каждый день, каждый миг. Просто будь со мной, – по плечу девушки текла теплая соленая влага.