Владимир Бабенко - Тень в тени трона. Графиня [SelfPub, 16+]

– Алексей?!

– Ванька, чертяка, иди сюда!

Кошкарев и верил, и не верил. Не далее как позавчера он привез тело друга и успокаивал голосившую по-бабьи, вмиг постаревшую мать – княгиню Турчинову. Впрочем, это продолжалось недолго, выбежавшая на улицу невысокого роста, с длинной черной косой девушка кинулась к телу и вместо того, чтобы голосить на пару со «старушкой», стала не спеша ощупывать лежащего. Правда при этом слезы лились из ее глаз в два ручья, но и осмотр она прерывать не собиралась.

Выскочившая из дома крепко сбитая женщина в темном шерстяном платье бросилась успокаивать княгиню, этим же занялся и Кошкарев. На девушку внимания никто особо и не обратил. А зря. Через пару минут она коснулась руки княгини. Та вмиг перестала голосить и впилась взглядом в юное создание. А создание улыбнулось, что выглядело вообще дико, или Ивану просто почудилось это, потому что в следующее мгновение истерика прекратилась, и княгиня из убитой горем русской бабы превратилась в бойца, готового драться. В этом-то Кошкарев был уверен – сам видел таких не раз перед боем, да и в бою тоже видел. Такие как раз и побеждают.

– Иван! – женская рука легла на плечо есаула, готового броситься к другу. – Осторожно, он еще слаб. Я полагаю, вам есть, что сказать друг другу?!

Беседа затянулась надолго. Иван рассказал все, что произошло после взрыва, о путешествии до Амстердама, да о многом нужно было поговорить и обговорить. Только под утро княгиня разогнала друзей, заявив, что Алексею нужен покой.

Обратная дорога прошла морем до Архангельска, а там и до ставки князя Трубецкого было рукой подать.

– Что с Турчиновым? – первый вопрос, который задал князь, когда Кошкарев зашел к нему с докладом.

– Жив!

– Жив?! – главнокомандующий русской армии с сомнением смотрел на есаула.

– Жив, боярин, но слаб и не скоро поправится, но поправится обязательно! Уверенность, с которой говорил Кошкарев, растопила лед недоверия Трубецкого.

– Хорошо! Я слышал, что его мать хорошая лекарка, да и дочка тоже. Так ли это?

– Истинно так. За пару дней жизнь вдохнули. Если бы кто сказал – в жизнь бы не поверил. А тут сам видел, – подтвердил Кошкарев.

– Ну вот и помалкивай, – прервал его князь, – молчание, оно, знаешь ли, золото. Да и сам целее будешь. Матвеев сейчас возле царя – герой. Я вот все знаю, и о Алексее, и о вас с Колядой, а молчу. И ты молчи, до поры. Так нужно. А сейчас ступай обратно в полк, не до тебя. – Трубецкой, отвернувшись, поспешил прочь из палатки.

Иван же отправился в свой полк, где и был тепло встречен Антоном Диденко, недавно назначенным командиром полка. В этот же вечер закатили пирушку и напились вусмерть, до поросячьего визга, до падения мордой в салат. А кто вправе осудить за это боевого офицера, у которого от несправедливости душа горела – да никто. Жизнь продолжается, господа офицеры.

– Бабушка! Ба… а… а… бушка! – на пороге комнаты стояла зареванная девочка лет шести с котенком на руках.

Котенок был помят, весь в крови и харкал кровью. Глаза бедного животного были закрыты, по телу пробегали судороги. Было видно, что животное умирает.

– Что случилось, Дашенька! – молодая женщина, слегка под сорок, в простом «домашнем» платье, бросается к девочке, у которой слезы льются потоком из обоих глаз.

– Васеньку собака… Вот, – и опять рев и слезы.

– Так. Положи Ваську на стол. Я сейчас, – женщина метнулась в соседнюю комнату, а когда снова появилась в комнате с небольшой сумкой, то буквально остолбенела.

Девочка, положив котенка на стол, гладила бедное животное по маленькой головке и просила жалобно: «Васенька, миленький, открой глазки. Пожалуйста!»

Но не это поразило женщину. Она испытала шок, увидев, как из-под пальцев девочки в тело котенка уходили золотистые искорки, сливаясь в сплошной золотистый поток. А тело несчастной животины вдруг перестает сотрясать судорога, он уже не харкает кровью, и открываются глазки. Пару минут хвостатая скотинка щурится от удовольствия, а услышав негромкий удивленный вздох, котяра поднимается на все четыре лапы и дает деру. А девочка без чувств падает на руки вовремя подоспевшей женщины.

Напоив девочку отваром из плодов шиповника со зверобоем и уложив в постель, женщина села рядом с ребенком. Увиденная ею картина исцеления животного потрясла ее:

«Слава богу, что не видел никто», – первое, что пришло ей в голову.

Уж кто-кто, а она отлично поняла, ЧТО она только что видела. Такой силой, Даром обладала ее мать, а вот ей не дал бог способностей, что-то она могла сделать, но чтобы ТАК.

«Ну спасибо, мама, удружила», – она мысленно обратилась к давно ушедшей матери.

«Пожалуйста, доченька! – ясно услышала насмешливый, но такой родной голос. – Надеюсь, ты сможешь сберечь, сохранить и приумножить».

«Я просто обязана это сделать».

«Ну вот и делай, а я приглядывать буду, помогу если смогу».

Женщина качнулась вперед и, чуть не упав со стула, проснулась. В комнате, кроме мирно и спокойно посапывающей девочки, никого не было.

«Я тебя поняла, мама! Выполню все, что будет в моих силах», – женщина прошептала еле слышно, одними губами.

В тот же вечер князю Алексею Турчинову – ее единственному сыну и наследнику – было объявлено, что внучку она берет на воспитание и вырастит из нее лекаря, как было заведено в их семье, и что она дала об этом обет своей матери – княгине Ирине, светлая ей память.

Алексей даже не возражал, тем более что после смерти жены, умершей от родовой горячки, дочь и так воспитывала его мать, став для внучки мамой. Будь у него сын, он бы еще поспорил, а так – почему нет.

Турчиновы род хоть и древний, но захудалый, можно сказать бедный, что и есть богатство – так это титул. А хорошая лекарка себя всегда прокормит, и семья не голодная будет. Так что разрешение было получено.

И начались для Даши веселые времена. Но она не капризничала и жадно впитывала знания, да и бабушка умела подать урок так интересно, что знания впитывались в нее как вода в губку, классифицировались и раскладывались по полочкам в ее голове.

Время шло, и теория чередовалась с практикой. Девочка плохо умела шить рукоделия, крестиком или петельками, не говоря уже о прямом или косом шве, но зато она быстро и легко могла шить раны всеми видами и любым материалом.

Дар она тоже пускала в ход, и он подчинялся ей, бурлил, стремился вырваться наружу, но вынужден был смиряться, постепенно, не спеша увеличиваясь в размерах. И она это чувствовала. Это как мышцы, от постоянной тренировки они становятся крепче и больше.

Когда началась война, Алексей Петрович решил пристать к Трубецкому, а мать с дочерью отправил в Амстердам. На его землях шли боевые действия, и рисковать родными он не мог, да и не хотел. А в России у него никого и не было. Голытьба, хоть и с княжеским титулом.