Шимун Врочек - Фатум. Самые темные века [сборник litres]

Тайник его был прост: вся надежда, что воровать у него особо нечего, да еще – что вор не догадается вытащить кирпич и найти под первым тайником второй. Взгляд Квадима метался, пока пальцы на ощупь шарили по пыльному углублению. Пусто. Пусто, чтоб их! Шестьдесят ставров, тяжелые, теплые шестьдесят ставров. Лишь первый шаг, чтобы сохранить дом.

– Яйца Шеххана! – выругался падальщик. – Будьте вы прокляты! Будьте вы все прокляты!

Глаза застилал туман. Кровь прилила к лицу и теперь стучала в висках. Но как?.. Все знают, что у него нет ничегошеньки. Кто подсмотрел, кто вынюхал про второй тайник за кирпичом?

Квадим закрыл глаза, пытаясь успокоиться. Привалился к стене.

Медь сумрачно поблескивала на лавке, ровными столбиками, все как он сам и разложил.

– Боги!..

Пот градом тек по лицу падальщика. Подскочив, он снова принялся все пересчитывать. Тридцать, сорок… Руки его тряслись. Пятьдесят и еще семь монет. Он даже засмеялся от счастья. Нашарил оставленную на полу бутылку и глотнул. Дешевое пойло обожгло глотку, по телу заструилась сладкая легкость.

Неужто он бросил монеты вот так, на лавке? Плевать! Главное, что все целехонько.

Не меньше трети звона Квадим просто сидел, пока не высосал остатки вина. Он перепрятал деньги и теперь поглаживал комковатый тюфяк. После пережитого им овладело странное равнодушие.

– Ты словно немеешь, старик, – пожаловался как-то Петрас. – Вот точно говорю!

Да что ты знаешь, старый хрыч? Да, дни в трущобах проходят в вязком густом тумане. Еще и дом, твой собственный дом – норовят отобрать! Падальщик пил и много спал. Затуманенное сознание отказывалось подсчитывать дни, но и на вонь с грязью ему было плевать.

– Что ты об этом знаешь? – вслух спросил Квадим.

И вздрогнул.

Показалось – в дверях стоит высокий сгорбленный человек. Нет. Нет, это тени. Лишь тени крохотного огонька масляной лампы.

Взгляд падальщика вновь упал на ковер. Обезьянки играли в кости и посмеивались.

Они же пили и праздновали!

Вставать было долго, да и каморка у него крохотная – Квадим на четвереньках подполз к циновке, впился взглядом в выцветшие краски. Семь обезьянок сидели кругом и бросали кости в большую миску.

И кто же развернул ковер? Воры? Воры, которые не тронули деньги, просто пришли и бережно переложили циновку?

Квадим вдруг понял, что больше не может здесь находиться. Ему нужен воздух! Даже пыль трущоб лучше вони в его конуре.

Поднявшись на ноги, падальщик пошатнулся. Он оказался пьяней, чем ему думалось. Все проклятое пойло! Ба́рдас с Длинного рынка, он вечно подмешивает всякую дрянь, чтобы скорей валило с ног.

Тени толпились по углам. Фитиль в масляной плошке совсем прогорел. Подкрутить бы – но стены раскачивались, и в глазах двоилось.

Да не одна же – дюжина фигур! Безволосый череп, тонкая, как пергамент, кожа, бледные веки. Глаза у всех были закрыты, но все смотрели прямо на него – и двоились, троились, расплывались, как пустынные бесы.

Качнувшись, Квадим навалился на дверь грудью и вывалился в ночь.

Хвала всем богам: что Царства, что местным – тени его не преследовали.

После чада и духоты у него закружилась голова от свежего воздуха. Квадим долго брел, не разбирая дороги, а потом по стеночке опустился на еще теплую землю, привалился к ветхому забору.

Ветер с моря шевелил его одежду и волосы.

Гул голосов. В сотне-другой локтей кто-то нещадно терзал струны. Квадим поднял мутный взгляд и лишь теперь осознал, куда его занесло.

Старинная колоннада давала убежище разносчикам еды и жрицам любви. Из подворотни виднелся угол серого здания и широкие ступени из покосившихся плит. Ло́йрос, театр в Темном городе. Просторная улица едва вмещала всех, кто на ночь глядя искал увеселений.

Квадим вжался в тень у основания забора.

Не тут-то было. Сперва свет загородила женщина, а за нею появился громила с бычьей шеей.

– Вот. Это он! Все он!

Что это? Он ничего не делал! Впрочем, падальщик смутно помнил, как сюда добрел, и сколько уже сидит здесь. Неужели…

Пронзительный голос рассеял остатки пьяной дремы:

– Вонючий козел! Ты посмотри на себя. Весь в грязи, а пахнешь точно свинья в хлеву. И ты свалился прямо на клиента!

– Клиента, – невнятно пробормотал Квадим.

– Это он, он спугнул Зено́ба! – запричитала шлюха, и охранник вторил за ней:

– Давай, проваливай, мужик. Слышь, чего говорю?

– А это общий двор, – хрипло заспорил падальщик. – Сижу, где хочу…

На миг верзила повернулся, так что луна высветила его лицо. Глаза у него были холодными и безучастными, как у рыбы. Убьет и не моргнет. Квадим вздрогнул, а потом зашевелился.

– С каких это пор… – бубнил он, вставая.

– Проваливай! – теряя терпение, загудел громила, и падальщик счел за лучшее последовать совету.

Несмотря на поздний час, торговля была в самом разгаре. Квадим бесцельно бродил меж прилавками, не глядя по сторонам. Отовсюду его гонят!

Здесь горели дюжины фонарей, каждый под толстым зеленым стеклом. Лица в их свете казались мутными, мертвецкими – или, может, то бесовский морок не до конца развеялся. Падальщик сам не заметил, как угодил в густую толпу. Не меньше тридцати ротозеев сгрудились вокруг грубых столов и лавок из неструганого дерева.

Стучали кости. Кто-то невидимый долго и вдохновенно ругался.

– А ну-ка подвинься! – Квадим толкнул в бок зрителя. – Эй, а ты чего локти расставил?

Плешивый старец открыл рот отчитать его, но увидел темную кожу и сделал охраняющий знак. Плевать! Так он и думал. Никакие это не кости. Игроки бросали длинные тонкие палочки и передвигали по узкой доске фигурки.

– Пять. Последняя часть души в Раю. – Темнолицый земляк подгреб к себе горку меди и обвел зевак взглядом. – Ну, кто еще желает?

А почему нет? Тени. То, что ему сейчас надо! Квадим отпихнул костлявую девицу.

– Я. Я готов.

– Поистине славен день, когда земляки встречаются на чужбине! – громко возвестил игрок. Но когда Квадим плюхнулся напротив, голос его звучал совсем иначе: – Лак анна́х виджара́т ?

Падальщик отвык от родного языка. «У тебя хоть медь водится?» Не говоря ни слова, Квадим ссыпал на стол семь ставров – те, что оставил при себе. «Пятьдесят, – подумал он. – Осталось всего пятьдесят. Пять по десять».

Но отступать поздно. Земляк повторял для тех, кто только подошел:

– В далекой стране, откуда мы оба родом, не бывает просто игр, как просто не восходит луна. Когда отходит от тела душа – не сразу, ох не сразу доберется до палат Солнечного Владыки! Каждый войдет в пустынные поля, столкнется с сотней ловушек и препятствий. Лишь самый чистый избежит их все. Тени разыгрывают этот долгий путь, где…

– Короче, – перебил падальщик. – Ты играешь или языком мелешь?