Шимун Врочек - Фатум. Самые темные века [сборник litres]

– Ты же не думаешь продать ковер, мой мальчик?

Свет масляных ламп падал на старое серое лицо. Само время смотрело из черных глаз, и воздух вдруг стал неподвижным. Падальщик едва не задохнулся, когда все вокруг замерло.

«Какой я тебе мальчик?» – хотел он спросить. Демон оскалил бурые зубы – и все сразу пришло в движение. Дрогнули огоньки ламп, шаркнули Квадимовы сандалии. Падальщик глотал воздух и не мог надышаться.

Демон исчез. Он и не ждал ответа.

Запруженный народом Длинный рынок заставил страх немного отступить. Все спешили по своим делам, Квадим жадно впитывал краски и звуки города. Над кутерьмой, поверх склона, царило огромное беломраморное здание. Окруженный колоннами, квадратный храм продувался ветрами, наверняка в нем полно солнца, воздуха, а жрецы день-деньской распевают гимны.

Падальщик не жаловал храмы, никогда еще не заходил внутрь. «Может, хоть в храм он не сунется? Нет. Он явится в дом бога, как в любой другой».

– Пять кувшинов масла по цене трех! В твой рост, горожанин! Слышишь? Пять по цене трех!

Да будь ты проклят, мне и одного не надо! Квадим со всей силы отпихнул зазывалу.

Страх пронзил Квадима насквозь, прямо вдоль хребта – потому что падальщик услышал свой голос:

– Смотри, куда прешь! – а потом вдруг: – Пять? Да у тебя масло, небось, все испортилось!

– Никак нет, горожанин…

А у того уже фляжка, по бронзе бегут чеканные атлеты. Квадим хотел прижать руку ко рту, но пальцы стали непослушными, точно сырое мясо. У него за спиной кто-то тихо и мерно дышал, задняя сторона шеи покрылась мурашками.

– …никак нет, горожанин. Ты сам попробуй! Торговцу нужно сбыть масло, вот и все дела.

Квадим подавился и захрипел, когда фляжка пролила масло в рот. Женщина с черной козлиной головой смотрела ему прямо в глаза, витые рога ее были холодны, и на них поблескивал иней. Иней блестел и на губах ее лона.

– Сколько? – прохрипел падальщик.

– Тридцать ставров, горожанин. Да ты смотри, какие кувшины! – Зазывала указал на пузатые амфоры, они в самом деле были в человеческий рост, а по объему даже превосходили человека.

Квадим вздрогнул, когда онемевшие пальцы вдруг полезли за пазуху.

– Тридцать за пять кувшинов? Обманываешь, малец! Где ты меня обманываешь?

Гнилье!.. Гнилой плотью несло так, что падальщик зажмурился. Когда он открыл глаза, носильщики заносили последний кувшин в его хибару. Толстый бригадир чихнул. За три дома рыбак снова кормил костер навозом, и рабочий не привык к таким запахам.

– Хозяин с вами расплатился, – заявил Квадим. Если ему чего хотелось – так это завалиться на тюфяк и хорошенько выспаться. Раз амфоры так нужны Бледному Типу, пусть сам за ними и смотрит.

А когда он проснулся, пожар уже пронесся по Высочайшей Накатте – всей целиком, кроме разве Темного города. На сто тысяч душ он остался одним из семи, у кого еще водилось масло.

И семь обезьянок резвились среди пузатых амфор.

Конечно, он так и не продал ковер. Куда там! Квадим просто не мог этого сделать. Пока есть дом, какое-никакое дело – он может пить, иногда жрать от пуза и шляться из борделя в кабак и обратно. Как только он лишится крова – все. Соседи же его и прикончат. Не все они: напротив вон вдова с выводком, а через дом ткач. Нет, далеко не все. А вот рыбак точно.

Прошла горсть дней. По правде, Квадим не знал, сколько, не до того было. Масло, его следовало сбыть! И не большой партией. По кувшину, по два. Узнай кто, что в бедняцкой хибаре хранятся пять пузатых амфор, его убьют за проклятущее масло, как раньше убивали за золото или браслет с самоцветами.

А потом он отыскал кастора Па́рнесса, покуда верзилы сами не явились выколачивать деньги.

– После пожара каждое доброе сердце рыдает! – заверил чиновника Квадим. Когда нужно, он быстро вспоминал цветистые речи земляков. – Поистине настали черные дни! Но даже бедняк из бедняков видит: мудрость кастора сияет, точно алмаз. Одно ваше появление прогоняет мрак, как дыхание весны изгоняет тучи сезона дождей.

Он говорил, а между тем доставал монеты: считал и складывал в столбики, считал и складывал.

– И пусть мы влезли в долги… Нижайше просим принять…

Семьсот пятьдесят ставров, он нарочно накинул больше – и твердил, что это деньги всей улицы. «Теперь это мой дом, только мой!» – думал он, возвращаясь и в уме подсчитывая, что у него осталось.

Квадим еще не знал, что за него уже все решили. Догадался лишь когда переступил порог – и запнулся о коврик.

Сколько дней прошло? Не пора ли отдавать реликвию?

«Не пора», – понял падальщик. Бледный Тип устроил пожар и погубил тысячи – только чтобы он заработал горсть монет. Сортор, Петрас… Какая глупость, сейчас он даже хотел, чтобы они чего-то требовали, угрожали ему. Да только нет. Если бы! Теперь оба мечтают, чтобы бесы убавили под котлом жару.

По спине его пробежал холодок.

Чего ты хочешь, демон? Квадим с тоской вспомнил домики с плоскими крышами и дымки от летних очагов. Каналы, рисовые поля и плантации. Боги, в какую же дрянь он ввязался!

Ну а чего еще он ждал? Он – болезнь. Он – чума, слякоть под ногами. Он принадлежит помойке.

Но все же Квадим прикрыл дверь и бухнулся на колени, разглядывая в полутьме вышивку. Одна из обезьянок подавала ряженой товарке колодезной воды.

Яйца Шеххана! Будь он проклят, если что-то понял!

Впрочем, обезьянкам Квадим верил. Если чего подсказывают – это стоит сделать. Он долго бродил от колодца к колодцу, целый день бесцельно слонялся по городу, но в конце концов демон его все равно обхитрил.

Не колодец.

Сперва он завидел рыжего жеребца, в золотой сбруе, а на стройных ногах, над бабками, позванивали браслеты с бубенцами. Это ж надо: нацепить браслеты на коня!.. Но в следующий миг Квадим забыл и о причудах богачей, и о лошади. Торговец одну за другой подносил на пробу патрикию чаши вина. Неужто демон хочет этого ? Да его же зарубят! Вот прямо здесь, на месте.

И все же он пихнул купца и подал кружку простой воды из колодца.

Долгие два вздоха они смотрели друг на друга, патрикий и последний из бедняков.

По правде, он вовсе не выглядел значительно, этот вельможа. Весь скрюченный, сгорбленный, одним словом, недомерок. Но глаза выдавали ум – а Квадим знал, недомерки бредят философской чушью.

– Ха! – сказал патрикий.

И еще сказал:

– Ты знаешь, тебя убьют прежде, чем успеешь крикнуть.

«Берегись!» – взвился в голове вой. Квадим и сам знал, что тут бы поосторожней. «Уж лучше выдать себя за дурака», – подумал он.

– Означенская вода есть то, что пьют люди, – с ужасным гортанным выговором сказал падальщик. – Мы в земле Царя Царей являем простейшего. Мой бог сказал: поднеси воду вместо вина вельможному, дабы лучшие люди помнили, что был пожар, и боль, и погубить.