Шимун Врочек - Фатум. Самые темные века [сборник litres]

А над всем этим возвышалась мрачная громада Храма, увенчанная ореолом низких серых туч. Казалось, вот-вот распахнутся тяжелые медные ворота, и жрецы выйдут на площадь в белоснежных одеяниях, чтобы призвать людей одуматься и вернуть празднованию Равноденствия его изначальную святость. Но собор безмолвствовал и лишь глядел в закатное небо мертвыми провалами оконных глазниц. Багровая влага стекала с колонн и барельефов, шапки розовой пены плыли по водостокам. Со стороны казалось, будто мраморный колосс кровоточит. Гектор с отвращением подумал, что от былого величия остался лишь гниющий труп одряхлевшего зверя, в тухлой крови которого сейчас копошится орда прожорливых паразитов. Ему было горько видеть, как выродившееся жречество втаптывает в липкую грязь свое благородное наследие. Даже гордый девиз Nosce te ipsum [24] Познай самого себя (лат.). , выбитый на воротах аккурат перед бушующим на площади развратом, казался едкой насмешкой.

«Ничего, потерпи, – подбадривал он себя, – недолго осталось. Если надо будет, я своим языком слижу гной из ран Венца и отдам ему всю кровь до последней капли». Он с детства любил праздник родящей земли и даже сам однажды был избран на шуточную должность Царя урожая, заполучив в «супруги» златовласую красавицу. Однако ужасное празднество, что творилось сейчас на холодной мостовой, было лишь жалким подобием былых торжеств. Кто из жрецов мог знать, что от превращения в стадо полумертвых от отчаяния скотов их возлюбленную паству отделяет лишь несколько черных месяцев?

Год выдался неурожайным. Посреди лета с севера неожиданно подул ледяной ветер, а с ним пришла непогода. Небо заволокла серая пелена туч, из которых непрерывно сочился мелкий, холодный дождь. Земля размокла, дороги превратились в хлюпающее болото из глины и жидкой грязи. На полях гнили посевы, яблони и груши точил червь. От вездесущей влаги не спасали даже амбары: зерно покрывалось плесенью, и молоть муку стало не из чего. Крестьяне забивали скот, исхудавший на лопухах и жухлой траве, но запасы мяса стремительно подходили к концу. Предместья быстро пустели – народ повалил в город, где кладовые еще не иссякли, а значит, существовала призрачная надежда дотянуть до зимы. Все понимали, что голод отступил лишь на время и совсем скоро начнет собирать дань, которую и богатый, и бедный платят одинаково.

Однако даже липкий страх, в который погрузились люди, мерк в сравнении с зыбким безвременьем, окутавшим город. Серая паутина туч скрыла солнце, и Авестан оказался во власти сумерек: лишь беззвездные ночи служили последним свидетельством того, что светила еще совершают свой небесный ход. Люди, истосковавшиеся по свету, денно и нощно толпились у храмовых ворот, зажигая лампады и умоляя жрецов сотворить чудо. Но Податель Света был глух к стенаниям своих слуг – сомкнув очи, он погрузил свой дом во мрак.

Благодаря высокому статусу посвященного, Гектор жил под защитой надежных стен храмового подворья. Голод еще не добрался сюда, и скудных пайков пока хватало на всех. Но из этой золотой клетки было еще страшнее смотреть, как отчаяние лишает людей рассудка и безумие проказой расползается по городу. Гектор помнил, как громили торговые ряды и с остервенением дрались за еду, пока откормленная храмовая стража не навела порядок, разогнав оголодавший люд и оставив на улицах десятки неподвижных тел. Ходили слухи, что в отдаленных деревнях появилась новая секта: крестьяне целыми семьями запирались в избах и, вознося молитвы, поджигали углы в надежде, что огонь очистит их и вернет к свету. Но сырая древесина занималась неохотно, и вместо быстрой смерти угоревшие от дыма люди заходились кашлем, в агонии раздирая грудь до крови. Люди молили священников о спасении отступников, но иерофант оставался глух к их стенаниям, уединившись в своих покоях вместе с экзархами и истребляя последние запасы дорогих вин. Презрительное равнодушие своих учителей, отгородившихся от мира в стенах святилища, переполнило чашу терпения Гектора. Злость как кислота разъела уныние и придала ему сил. Прогнав прочь тяжелые мысли, он запахнулся в плащ и начал локтями прокладывать себе путь. Людской поток неохотно раздавался, освобождая дорогу, чтобы тут же сомкнуться за спиной юноши. Освободившись от оков толпы, Гектор нырнул в подворотню и углубился в хитросплетение извилистых улочек.

Он крался дворами, перепрыгивая через зловонные канавы и обходя груды мусора, гниющие в заблеванных проулках, пока не услышал плеск реки. Здесь начинался старый город. Покосившиеся дома с бесчисленными пристройками подобно ульям лепились друг к другу так тесно, что между соседними стенами порой невозможно было просунуть даже ладонь. Их пыльные внутренности представляли собой лабиринты тесных комнат, обветшалых переходов и глубоких погребов, кишащих крысами и уличным отребьем. В отсыревшую штукатурку навсегда въелся запах кислых щей, рыбьего клея и дегтя. Обычно здесь было людно: вопили младенцы, надсадно кашляли старики и шумно переругивались дородные бабы. Но теперь трущобы словно вымерли, и тишину нарушал лишь мерный шум дождя. Гектор ускорил шаг, норовя как можно скорее покинуть спящие мертвым сном кварталы.

Его уже ждали. Две темные фигуры кутались в плащи и нетерпеливо переминались с ноги на ногу у стены старого дома, где покосившийся забор перегораживал вход в портовые трущобы. Увидев Гектора, неизвестные молча сгрудились у ветхой двери. Коротко кивнув им, юноша достал из-за пазухи ключ и вставил его в замочную скважину. Все вошли внутрь и только теперь откинули капюшоны, плотно затворив за собой дверь. Такая осторожность была излишней – в этой глуши их мог увидеть разве что случайный бродяга. Но Гектор, прекрасно осведомленный о хитрости и изобретательности своих кураторов, предпочитал исключить даже малейшую возможность быть обнаруженным. За беспечность им всем пришлось бы заплатить дорогую цену.

Его сообщники, как и сам Гектор, принадлежали к числу храмовых аколитов – бывших семинаристов, лишь недавно получивших право носить серебряную сигилу. Узкая полоска багрового света на мгновение выхватила из темноты бледное от волнения женское личико. С Анной юный мистик познакомился еще в школе – ему уже тогда нравилось окружать себя неординарными людьми. Хитрость и кошачье очарование избалованной дворянки изумительно сочетались с изобретательностью самого Гектора и порождали взрывоопасную смесь. Мягкий и осторожный Клемент прибился к ним позже, став гласом разума и трезвости во время студенческих забав. Привыкнув держаться в тени своих более смелых друзей, он и сейчас старался держаться как можно дальше от окна.