Дин Лейпек - Дракон должен умереть [СИ]

— Дорогой мой мальчик, мужчины никогда не собираются жениться.

— Тогда каким же образом мужчины становятся женатыми? — спросил Генри, не скрывая сарказма.

— Очень просто, — ответила его мать, поднимая бесформенное изделие, ощетинившееся спицами, и критически осматривая его на расстоянии вытянутых рук. — Просто однажды ты понимаешь, что это женщина — твоя жена. И тогда уже поздно что-то планировать или менять. И я бы на твоем месте хорошенько подумала, — добавила она серьезно, — хочешь ли ты, чтобы эта девочка стала чьей-то чужой женой.

В конце марта, когда на южных склонах снег начал сходить, и повсюду стали вылезать первоцветы, Генри и Джоан отправились обратно в горы. Джоан была солидно экипирована — книгами, платьями («мама, где она их будет носить? Красоваться перед козой?» — «молчи, Генри, тебе этого не понять»), некоторым количеством редких медикаментов и ручным хорьком, который, правда, сбежал на первом же привале в лесу. Джоан переживала, но Генри убедил ее, что мечтой всей жизни этого хорька было вырваться наконец на свободу.

Когда они добрались до Сагра, Джоан спросила, останется ли Генри с ними ненадолго, но он сослался на незаменимую «кучу дел», и на следующий же день рано утром отправился в обратный путь. После разговора с матерью Генри не хотел проводить с Джоан ни единой лишней минуты. Тем более когда вспоминал, что несколько дней назад ей исполнилось уже пятнадцать.

Он собирался вернуться летом, может не в начале, а ближе к середине — но не вернулся. В конце мая, на первой королевской речной регате (бессмысленном мероприятии большого размаха, имеющем огромное значение для поддержания престижа правящего монарха), Генри встретил Мэри Тойлер. И после этой встречи он на долгое время стал потерян для остального мира.

Мэри Тойлер, в девичестве Мэри Кеннинг, была прекрасной молодой женой старого барона Тойлера. Говорили, что у юной баронессы, кроме ее красоты, за душой не было ни гроша, но всякий, кто встречал Мэри, готов был признать, что барон не продешевил, вступая в брак. Мэри обладала миниатюрными, но весьма вкусными формами, подчеркнутыми небольшим ростом, а ее огромные глаза и маленький, но чувственный ротик уравновешивали все остальные возможные недостатки внешности, а также характера и финансового состояния. Барон души не чаял в жене, одевал как королеву — и довольно часто отсылал ее развлечься, будучи сам прикован к своему замку подагрой и хронической нелюбовью к любому обществу. Жена была совсем не против такого образа жизни, тратя больше, чем муж рассчитывал, и каждый раз оставляя после себя несколько разбитых — и несколько ободренных — сердец. Слухи, конечно же, ходили, и — конечно же — доходили до барона, но старик отвечал, что ему дела нет до всех этих молодчиков, поскольку их много, а он один — но зато муж. Соседи, приносившие эти слухи с видом злорадно-сочувствующим, задумчиво кивали в ответ и про себя отмечали, что под своими рогами барон имеет чрезвычайно мудрую голову. Жена же его, будучи кокеткой и ветреницей, но отнюдь не дурой, на самом деле питала к своему пожилому супругу достаточно нежные чувства, и в те короткие периоды, которые проводила в его замке, была самой любящей и верной женой, какую только можно было себе представить.

Генри встретил баронессу во время пикника — новомодного увлечения, пришедшего с юга, из Империи, где подобным образом отмечали конец весны (благодатного периода цветения и благоденствия) и начало лета (убийственно жаркого и душного). Суть увлечения по большей части сводилась к тому, что прекрасные и благородные дамы и господа, одетые в прекрасные и благородные одежды, усаживались на какой-нибудь прекрасной лужайке, где количество солнца и тени было перед тем тщательно проверено специально учрежденным для этого придворным, и дальше вкушали легкую и необременительную пищу и запивали ее легким и необременительными охлажденными напитками. Генри, откровенно предпочитавший стол, мясо и кувшин красного вина траве, устрицам и шампанскому, стоял в стороне у дерева и с улыбкой наблюдал за остальными участниками пикника, которые развлекались в свое удовольствие — или делали вид, что развлекались. Генри слышал, как чуть вдалеке король обстоятельно рассказывал бесконечную историю про поимку огромного сома, периодически отвлекаясь и вставляя в свой рассказ истории поменьше. Прямо за его спиной, под сенью гигантского дуба, к стволу которого Генри прислонился, сидела группа дам, и довольно увлеченно обсуждала мужей, любовников, постоялые дворы и своих модисток. Одним ухом Генри внимал истории про сома, а другим — разговору благородных леди, и в конце концов в его голове сложился образ хорошо одетого сома, въезжающего на постоялый двор в окружении любовников собственных жен. Генри улыбнулся, и в этот момент услышал шелест юбок по невысокой траве.

— Когда мужчина стоит в стороне от всех и улыбается сам себе, — произнес мелодичный женский голос со слегка кошачьими интонациями, — это обычно означает, что он влюблен. Вы влюблены, сударь?

Он поднял глаза и прямо перед собой увидел миниатюрную женщину с мягкими темными волосами, уложенными в легкую прическу, открывавшую ее уши и шею. Женщина стояла, слегка наклонив голову набок, и от этого ее шея изогнулась таким образом, что у Генри перехватило дыхание.

— Теперь — да, — ответил он, не думая, что говорит. Женщина улыбнулась.

Генри шел по галерее. Справа проплывали факелы и двери, слева — пустые провалы окон, в которые сочились глубокие летние сумерки. Полумрак расползался сизым ковром по каменному полу, испуганно отшатываясь там, где на плитах отплясывали всполохи света.

— Генри!

Он резко обернулся — слишком резко, хотя шаги и голос были мягкими, дружелюбными, искренними.

Эд Баррет. Сын старого лорда Баррета, шалопай и умница. Друг детства.

Чужой, незнакомый, совершенно ненужный сейчас человек. Что он делает здесь в предрассветный час? Что ему вообще нужно?

Генри замер, внимательно наблюдая за приближающейся фигурой. Движения молодого мужчины были легки и уверенны — и оттого слишком сильно контрастировали с нежной лиловой тьмой, льющейся из окон и кипящей внутри Генри.

— Что ты тут делаешь, Теннесси? — широко улыбнулся Баррет.

— А ты? — осторожно усмехнулся Генри, пытаясь спрятать темный яд, который пробегал по венам и так и просился вырваться наружу.

— Я по поручению папани к его величеству, — Баррет весело прищурился. — Какие-то бумаги привез. Мог бы переночевать в… — но решил добраться сегодня. Ночи светлые.

— Светлые, — согласился Генри.

— Так а что ты тут делаешь?