Дин Лейпек - Дракон должен умереть [СИ]

— Придумали? — слабо переспросила Джоан, чтобы дать возможность мозгу еще чуть-чуть не понимать.

— Ну конечно. Это была прекрасная мысль. Таким образом мы сразу отведем подозрения от Джона и избавимся от тебя, Джоан. И воцариться долгое правление короля Джона Тринадцатого. Да здравствует король.

— Джон убил отца? — спросила Джоан. Сон. Это сон. Я спрашиваю это во сне.

— Ну, — аккуратный вежливо опустил глаза, — не совсем. Он очень хотел, чтобы король умер. А убил его, — он поднял глаза, — убил его я.

Сон. Сон. Сон. Кошмар. Я скоро проснусь.

— Мне очень жаль, что я не могу покончить с тобой прямо сейчас, Джоан. Но королю ты нужна живая. Так что сейчас мы просто схватим тебя и заставим выпить немного снотворного, чтобы ты не особенно шумела в дороге. Путь-то не близкий.

— Но, с другой стороны, — продолжал он тихо, — мне уже повезло с Теннесси.

Проснуться! Немедленно проснуться.

— Ну хорошо, — вздохнул аккуратный, как будто расстроенный молчанием Джоан. — Хватит болтать. Взять ее, — бросил он остальным.

— Стойте! — вдруг крикнула Джоан. Они остановились, аккуратный учтиво поднял брови. Джоан дышала все быстрее, чувствуя…

…как по сырым стенам домов стекают невидимые капли росы…

…как между булыжников мостовой умирает замерзший росток…

…как высоко в небе сталкиваются облака и, не в силах больше сдерживать себя, обрушиваются ливнем на землю…

Крылья с грохотом врезались в скатные крыши, на землю посыпались обломки черепицы. Внизу раздавались крики людей, они становились все громче, но дракон уже взлетал наверх, врезаясь в мягкую, податливую массу облаков, холодных и равнодушных.

Это реальность. Он знал, что это так, потому что мозг дракона не допускал ошибок. Мозг дракона не знал сна. Он видел только истину.

Он летел и летел, но облегчения, долгожданного облегчения знания, спокойствия, вечности, не наступало. Было ослепление, безумие.

Смерть.

Смерть.

«Значит, с драконом нельзя говорить о смерти?..»

«Они стараются не думать о таких вещах…»

Смерть.

О, он знал, почему драконы не думают о таких вещах.

Боль человека занимает весь его мир. Она огромна, как небо, она бесконечна, как океан.

Боль дракона занимает вселенную. Вечность. Мириады миров. Миллиарды лет. Сущности сущностей. Истины истин.

Дракон летел так быстро, что земля внизу стала расплывчатым пятном. Он летел на запад, через горы, к морю. Он летел через ночь, навстречу уже зашедшему солнцу, все быстрее и быстрее. Земля внизу оборвалась короткой полосой прибоя, и остался только океан, бесконечный, гладкий как зеркало ночной океан.

Небо впереди становилось светлее, краснее.

«… Когда человек умирает, он видит, как солнце встает на западе. Так он переходит из одного мира в другой. Его душа летит к солнцу так быстро, что успевает увидеть, как оно встает еще раз. И в этот момент свет этого мира становится не властен над ним. Он видит Тот Свет».

Дракон, опаленный человеческой болью, летел быстрее солнца.

Медленно, но неизбежно, солнце поднялось из вод океана. Оно поднялось на западе.

Когда человек умирает, он видит, как солнце встает на западе. Так он переходит из одного мира в другой.

Но дракон не может перейти в Тот мир.

С громким криком он полетел вниз, к воде, с головокружительной скоростью теряя высоту, в последний момент выходя из пике — чтобы увидеть последний луч заходящего солнца. Он еще раз вскрикнул — пронзительно, оглушительно, безуспешно пытаясь разрезать своим криком схлопывающуюся трещину между двумя мирами. Солнце последний раз сверкнуло красным и скрылось в волнах.

С громким плеском Джоан упала в воду. Океан был спокойным в ту ночь — насколько может быть спокойным океан в нескольких сотнях миль от берега. Она смогла вынырнуть только со второй попытки, закашлялась. Сумела остаться на поверхности. Успокоиться. Лечь на спину.

«Я не устаю. Не замерзаю. Не сплю. Я дракон. Я доберусь до берега».

И эта было последним, о чем подумала Джоан.

Холодное жемчужное море переливалось в лучах низкого зимнего солнца. Вода лениво выплескивалась на пустынный пляж, ненадолго покрывая твердый песок тонкой переливчатой пленкой. Потом волна отступала — и песок темнел, забывая короткое мгновение света и неуверенной мягкости, подаренное морем.

Вдруг на поверхности воды появилась черная точка. Она как будто и не приближалась к берегу — но постепенно стало видно, что это голова человека, а затем и он сам поднялся над волнами, медленно разгребая тягучую воду, разлитую над отмелью.

Чайка, наблюдавшая за человеком, возмущенно вскрикнула и взлетела.

Выйдя на берег, человек не бросился на песок, как это обычно бывает с чудом спасшимися людьми, которых до того море носило несколько дней и наконец милосердно выбросило на берег. Он не лежал ничком без сил, откашливаясь и с трудом хватая ртом воздух. В этом не было необходимости.

Джоан не устала ни в первый день, ни во второй, и даже неделя пути ничем не повредила ей — так с чего было падать сейчас, когда под ногами была твердая земля, а вокруг — воздух, который можно было вдыхать, не рискуя вместо кислорода набрать в легкие жгучей, холодной и соленой воды? Джоан вышла на берег, пересекла пляж, усеянный корягами. Поднявшись на верх дюны, проходившей по границе полосы прибоя и высоко вздымавшейся над водой, остановилась и обернулась к морю. Было еще довольно светло, хотя солнце уже клонилось к горизонту за размытыми, как будто слегка замороженными перистыми облаками. Джоан опустилась на песок и стала смотреть на солнце, медленно катившееся к горизонту.

Она не знала, сколько времени просидела так. Солнце вставало за спиной и садилось под ее внимательным сосредоточенным взглядом. И все время, что Джоан смотрела на море, все время, что она слушала шум волн и тихий шелест песка, — все это время ветер, дувший от воды, вырезал в ее душе и сердце большие впадины и впадины поменьше, щели и лакуны, сглаживал углы и обнажал твердые породы, скрывавшиеся под мягким и податливым слоем нестойкого песчаника. Как скульптор, ветер умело работал резцом, проявляя новые черты — и вместо лица девочки, потерявшей весь мир, постепенно проступало лицо человека, которому уже нечего было терять.

И тогда Джоан встала, спустилась с дюны и пошла вдоль моря на юг. Каждое утро солнце освещало ее с левой стороны — и каждый вечер последний луч подсвечивал красным ее правую щеку, но она смотрела только вперед — и шла, шла, шла.

Спустя несколько дней она добралась до первой деревни — небольшого рыбацкого поселения. На берегу играли дети, женщины ждали своих мужей с промысла. При виде Джоан они замолчали и как будто стали чуть ближе друг другу. Джоан скорее сначала почувствовала враждебность, исходящую от них, и только потом действительно заметила, что на берегу много людей.