Дин Лейпек - Дракон должен умереть [СИ]

Людей.

Она замерла в растерянности.

Маленькая девочка, самая маленькая из тех детей, что уже бегал по пляжу вполне самостоятельно, кинулась к ней навстречу. Одна из женщин громко предостерегающе крикнула, но девочка, как и всякий ребенок, выросший рядом с бесконечной природой — не важно, будь то море, горы, лес или степь, — не послушала ее и лишь побежала быстрее, лишая любого из взрослых возможности догнать и перехватить ее.

Неизвестно, за кого девочка приняла Джоан, но, разумеется, добежав и рассмотрев ее поближе, она расстроилась. На большие карие глаза навернулись слезы, и она сказала, невнятно и обиженно:

— Ты не он!

Джоан продолжала стоять, как вкопанная. Она пыталась что-то ответить, но не могла вспомнить, как. Как говорить.

Девочка шмыгнула носом, не спуская с нее глаз.

— Кто ты? — спросила она, с легкой тенью любопытства, ибо дети, самое благословенное племя в мире, никогда не помнят своих печалей, если можно отвлечься от них на что-то еще.

— Я… Джоан, — смогла наконец выговорить Джоан, и звук ее собственного голоса неприятно резанул по ушам.

Глаза девочки слегка расширились.

— До'хан! — она вдруг улыбнулась, и, не взирая на все законы здравого смысла и правила человеческих взаимоотношений, не знакомые всем детям до поры до времени, взяла Джоан за руку и потянула. — Идем, До'хан!

И именно этот жест, жест радости и доверия, искренний и бесхитростный в своей простоте, пробил все заслоны, выросшие вокруг души Джоан, в своем молчании и отрешенности почти ставшей душой дракона. Ее лицо вдруг страшно исказилось, она упала на колени — и разрыдалась.

Девочку звали Кэйя.

Приплывшие мужчины отнеслись к случившемуся с подобающим их полу и ремеслу добросовестным равнодушием. Девушка, чудом спасшаяся с потонувшего несколько дней назад корабля, выглядела так, как и положено выглядеть человеку в этом случае — изможденной, худой, молчаливой — и довольно бестолковой. Она говорила неохотно, можно сказать, не говорила вообще, а если и выдавливала из себя полслова, то только и исключительно с Кэйей. Способ связи был не самый надежный, так как Кэйя и сама владела всего несколькими десятками слов, но общаться с кем-либо еще Джоан категорически отказывалась. Она просто смотрела на спрашивающего такими глазами, что у того слова застревали в горле, и он тут же звал на помощь Кэйю.

Девочка, безусловно, была щедро вознаграждена за свою должность парламентера и переводчика. Каждый вечер Джоан вручала ей очередную игрушку, вырезанную из плавника, в количестве разбросанного по берегу. Игрушки были сделаны с любовью и искусством — никто в деревне никогда раньше не видел такой работы. Сначала на поделки странной девушки смотрели с удивлением — пока одной из женщин не пришло в голову, что из этого можно извлечь всеобщую пользу. Однажды утром она пришла к дому, где приютили Джоан, и попросила ее вырезать нательный оберег — небольшую рыбку, чешуя которой должна была складываться в имя человека, который его носил. Такие обереги носили все рыбаки — невзирая на то, что люди тонули вне зависимости от того, был у них оберег или нет, — но никто в деревне не владел искусством резьбы, равно как и искусством письма, и за оберегами приходилось ездить в соседнее село на ярмарку. Женщина объяснила это все молчаливой Джоан. Та долго только смотрела в ответ, так долго, что женщина уже почти совсем убедилась в том, что девушка действительно ненормальная. Она сердито вздохнула и хотела уже уходить, когда Джоан тихо, с видимым трудом спросила:

— Какое имя?

Женщина замерла на месте. Смерила девушку взглядом, но та не поднимала голову, а смотрела на песок перед крыльцом, на котором она сидела.

— Хенрик.

Того, что случилось потом, женщина никак ожидать не могла, хотя и знала наперед, что говорит с сумасшедшей. Девушка вскочила — нет, в один момент оказалась на ногах, а в следующий уже была в нескольких шагах от женщины. Она стояла в странной, неестественной позе, подняв руки, как будто держась за голову, но между запястьями, сжатыми в кулаки, и висками было расстояние в пол-ладони. Женщина видела, как на призрачно тонких предплечьях вздулись вены.

Она стояла, оцепенев, не в силах пошевелиться и издать хотя бы звук, а сумасшедшая девушка стала тихо то ли шипеть, то ли даже рычать. Женщина похолодела от ужаса, не сводя с той глаз, как вдруг она резко бросила руки, выпрямилась и в то же мгновение обернулась.

Женщина шумно вздохнула. Никогда в жизни она не видела таких пронзительно желтых глаз.

Джоан стояла, выпрямившись, чувствуя, как боль — та самая бесконечная, вселенская, непрекращающаяся боль, которая гнала ее по небу быстрее солнца, — проходит через нее насквозь, сверху вниз, и уходит в песок у нее под ногами, и снова появляется где-то глубоко внутри, и снова разливается по всему телу, и снова, окатив волной, спускается вниз. Она ждала, когда это произойдет — когда она превратиться в дракона, и только жалела, что эта женщина стоит так близко от нее. На таком расстоянии у нее не было никаких шансов спастись.

— До'хан! — раздался крик у нее за спиной. Она знала этот крик. В нем не было ничего страшного, только удивление, радость и восторг. Просто Кэйя опять хотела что-то ей показать.

Джоан закрыла глаза.

«Нет».

«Не сейчас».

«Ты не доберешься до меня сейчас».

Мне не нужно добираться до тебя, Johaneth. Я и так всегда с тобой.

«Тем более».

Неужели ты не хочешь перестать чувствовать это?

«Нет».

Почему?

«Потому что прямо передо мной стоит человек. Я не смогу ее не задеть».

Умница, прошелестело в голове.

Она открыла глаза.

— До'хан! — Кэйя подбежала к ней, как обычно, врезаясь на скорости прямо ей в ноги. — Пойдем, пойдем со мной!

Джоан послушно протянула руку. На ходу обернулась к женщине, которая до сих пор стояла, как вкопанная, с широко раскрытыми от ужаса глазами.

— Я вырежу оберег.

С того дня странная девушка стала разговаривать. Нельзя сказать, чтобы она делала это часто и охотно, но теперь на прямой вопрос можно было рассчитывать получить прямой ответ. Мужчины, которым женщины рассказали о случившемся, не повели бровью. Что удивительного в том, что девица теперь разговаривает? На то у нее и язык, чтобы им трепать.

Джоан жила в деревне уже три недели. Семья Кэйи кормила и поила ее, одевала и давала ночлег. Когда Джоан только пришла, молчаливая и потерянная, довольно быстро стало понятно, что с волосами, спутавшимися за много недель в воде и на ветру, ничего поделать нельзя, и тогда Ингрид, мать Кэйи сама предложила отстричь их. С короткой стрижкой Джоан совсем походила теперь на мальчика.