Александра-К - Ненависть [СИ]

— Господин Ярре, побудьте с ним, пожалуйста, пойду, принесу вам еду.

Сотник рванулся обратно, словно позвали в рай, полный гурий. Лис, умытый, чистенький, с расчесанными волосами, завязанными в хвост, сосредоточенно рассматривал повязки на руках — Альберик сменил прогрызенное полотно, подмокшие сукровицей изодранные повязки лежали на полу. Видимо, все-таки ночью кожу повредил. Услышав шаги Ярре, Лис поднял лицо — синяк на левой скуле впечатлял размерами- сотник ночью не поскупился. Альберик только грозно зыркнул на непутевого и ушел.

— Прости… — слова выходят из горла хрипло и неумело.

— За что? — Лис смотрит с мягкой усмешкой. Отчаяние ночи прошло, утро все расставило по своим местам.

— Что ударил…

Снова усмешка в голосе:

— Не ты первый, господин…

Да уж, далеко не первый. Лисеныш привык к странным клиентам, это видно. Как он жил этот год? После всего произошедшего спрашивать страшно. Очень вовремя Альберик вносит еду, за его спиной-любопытная мордочка Эйзе. Тот как-то очень подозрительно поглядывает на сотника и Лиса. Ну, его-то история начиналась тоже с мордобоя. Зато теперь Наместник дышать на него боится.

Обычные обыденные заботы — Ярре уже во дворе орет на работников, делающих загон для пуховичков, Альберик, сердито хмыкнув на просьбу накормить и мелких, ушел на кухню — ораву надо, действительно, кормить, и не один раз в день. Эйзе сосредоточенно ломает хлеб и сует отчаянно орущим фазанятам-накормили не в очередь, теперь слушайте возмущенные вопли. Лис лежит тихо, полуприкрыв глаза. Похоже, думает о чем-то… Мыш все время оглядывается — ему не нравится чересчур спокойный лисеныш, что-то в голове творится не то…

— Он спросил, как я оказался там, а я подумал, что он хочет проверить мои умения…

Мыш отрывается от созерцания пуховичков, строго говорит:

— Лис, ты что-то не то думаешь про него…

Тихий вздох:

— Он сказал, что я ему не нужен…

— Ага, он сказал… Что не хочет тебя затащить на ложе… А ты что подумал?

Молчание в ответ. Эйзе сердито говорит:

— Лис, ты очень глуп! Это же люди, у них все по-другому, и они сами — другие.

Лисеныш только вздыхает. В комнату врывается сотник — загон доделали, надо примерить — подойдет ли цыплятам. То, что ночью холодно и придется их брать в дом, никто не подумал. Лиса — в одеяло и на руки, Эйзе торжественно тащит клетку с мелкими. Увидели бы воины сотни — глазам бы не поверили. Мало того, что идет дом для цыплят смотреть, так еще и тварь на руках тащит. Солнышко уже теплое, холод ночи исчез, растопились иголочки инея на траве. Но только трава там, где прошел ранний мороз, словно сожжена — черная. Ну что ж, осень уже скоро.

Лиса-очень осторожно — на вытащенную в сад походную койку, юноша довольно щурится на ярком солнышке. Лицо бледное — и из-за потери крови, да и, видимо, нечасто его выпускали погулять из его комнаты. Фазанят, недовольно квохчащих — как настоящие цыплята — в крытый загончик, во избежание гнева Наместника на их скандальные характеры и во избежание сворачивания головенок всем троим по очереди. Да и сотнику утром поспать не дали, разбудили невовремя. А так сладко почивалось возле теплого и мягенького бочка Лиса.

Малышей с немалым криком запихали в загончик, Лис неуверенно посмеивался над огромным сотником, ловящим пуховичков. Что и надо было Ярре. Он изо всех сил зарабатывал прощение за пощечину и грубость ночью. Мыш увлеченно стаскивал им веточки и пух для гнезда. Подошедший Альберик только качал головой — с тварями-то все понятно, но сотник… А Ярре радовался, что Лис улыбается и рассматривает радостно домик для фазанят. Простые заботы, солнечное тепло, немного покоя…

Немного покоя… Наместнику никогда не хватало времени, чтобы подумать об их отношениях с Эйзе. А сейчас — второй день он, кроме этого, ничего не делает… Он абсолютно ничего не боялся последнее время, просто нечего было терять. Он был нечувствителен к своей и чужой боли, он не боялся позора для рода — он и так был достаточно опозорен неудачным мятежом отца, он не боялся нищеты — просто потому, что запертые имения в Империи никогда не использовались, как источник благосостояния, а благополучие давала война. Он не боялся гнева и немилости Императора — потому что и так был в опале. Он не боялся смерти — потому что терять было нечего. И не стремился он к ней, пожалуй, только из-за любви к победам. Он любил побеждать. А сейчас он начал бояться. Потерять его… Чудушко синеглазое. Кабаненка. Мыша безрассудного. И с каждым днем боялся все больше. Каждый день и каждая ночь — как ходьба по тоненькой нити доверия и ненависти. Каждое слово может ударить. Каждый взгляд — убить. И Мыш становился в этот момент таким же врагом, каким был до встречи с Наместником. Да еще проклятие Цезарионов. Надо же было самоуверенным предкам раздразнить род соперников так, что возникло проклятие — все, кто был дорог Цезарионам — умирали. А носитель проклятия оставался жить-чтобы вспоминать потери. Предки хорошо пошутили, но пока действовало без осечек. Поэтому холодность Цезарионов вошла едва не в поговорку, да толку — чуть… Боги смотрят в сердце и наказывают без ошибок… А Мыш так уверенно вошел в сердце и так глубоко зацепился там, что даже с небес трудно не увидеть такого. А, значит, жди беды и наказания…

В пограничную крепость приехали уже поздно вечером — Наместник торопился и гнал отряд так, что часть пути они покрыли намного быстрее. Немного скованные поклоны местных командиров, льстивые улыбки воинов, приветствующих его отряд — ничего хорошего, пытаются оправдаться за позорное отступление. Ладно, разберемся и с этим тоже. А вот послы сопредельной стороны задерживаюся — возможно, сознательное оскорбление? Видно будет. Потом… А пока — спешиться, обняться прилюдно с комендантом крепости — воины Империи всегда едины перед лицом врагов. Потом можно сказать, что думаешь, в лицо. Но потом… А пока — бросить дорожный мешок в отведенную комнату и, едва успев умыться с дороги, быть приглашенным на пир в свою честь. Ладно, посмотрим, что за пир…

Обычное дело — низкие своды общей трапезной, шум, гул голосов, пьяные выкрики. Воины Цезариона чувствуют себя очень неуютно — их восхваляют так, словно они освободили эту крепость от всех врагов скопом. Ремигий едва сдерживается — пьяное гудение коменданта уже бесит, но надо соблюдать законы гостеприимства. И, значит, вежливо молчать. Учитывая те слухи, что про него ходят — неудивительна молчаливость Наместника. И комендант решает развлечь господна необычным зрелищем. Он что-то шепчет помошнику, тот кивает и куда-то уходит. Потом возвращается и кивает. Комендант громко объявляет:

— Я хочу потешить гостей — мы захватили детенышей тварей, идемте, посмотрим на них…