Александра-К - Ненависть [СИ]

— Ну что, пошли домой…

И почти неразличимый, погасающий в морозном воздухе ответ:

— Да…

Ярре занес Лиса обратно в дом, уложил в постель. Тот сильно дрожал от холода. Нельзя растопить камин — лето же, нет ни вина, ни горячей воды. Лис лежит молча, только трясется весь. Да и не будет жаловаться — некому. Сотник бестолково бежит на кухню, находит вино во фляжке, приносит, греет на пламени лампы, обжигает пальцы об огонь. Вырвать бы себе язык за такие вопросы и слова, но поздно уже — дело сделано. Осторожно поит Лиса подогретым вином, тот фыркает, захлебывается, но пьет… Они не говорят друг с другом — слишком больно. Просто сотник ложится рядом с пытающимся согреться Лисом и прижимает его к себе. Тот вздрагивает, но потом чувствует, что сотник сказал правду — это объятия друга, а не любовника, не приведи Боги, мучителя. Очень сильное мужское тело со знакомым запахом, знакомыми прикосновениями. Полузабытыми и сейчас очень ярко вспоминаемыми. Знакомые руки обнимают, защищая от всех бед. По крайней мере, сейчас. И, замученный слезами и стыдом, Лис засыпает, согревшись в руках сотника. И Ярре, чувствуя непривычную тяжесть теплого тела Лиса, тоже утыкается в рыжие волосы лицом и начинает дышать мерно и спокойно. Боль утихает, а ненависть уже давно спит…

Наместник в эту ночь тоже не спал. Как и все ночи до встречи с Эйзе. Только тихо дышаший ему в плечо Мыш давал чувство успокоения и принятого раскаяния. Мыш забирал страх и воспоминания. Но Мыша рядом нет, поэтому либо просыпаться каждый час от собственного жуткого крика и поднимать на ноги весь лагерь, либо просто не спать ночью. Ночевали под открытым небом, холодновато, конечно, на голой земле на подстеленном меховом плаще, но не в первый раз, не привыкать. Нечего таскать за собой обоз — воины могут и сразу в бой, а теплые перины да пуховые подушки развращают дух солдат Империи. Да уж, куда только их не носило… Приблуды пристроились неподалеку, Ярре нет, и они лепятся к прежнему командиру. Двое щитоносцев сопровождали его сзади весь день-видимо, Ярре приказал прикрывать. Но воины сотни на Наместника сердиты — за наказание любимого командира. Ну, впрочем, как раз устроилось все правильно — Ярре остался дома с Эйзе и больным Лисом, присмотрит за обоими, если что. А то Лис — тоже бестия не из последних. Немного отойдет и даст жару не меньше, чем Эйзе, правда, это уже будет дело сотника — не зря он за лисеныша чуть собственного командира и воспитанника не убил. Вот пусть и разбирается с любимым Рыжим. Наместнику хватит и Эйзе. Мыш любимый, день не видел и дико соскучился. Надеюсь, твоя безрассудная голова цела, вот коленки-то точно нет, вернусь — пересчитаю новые синяки. Воин усмехнулся в темноте…

Ладно, это все движения души. А вот в настоящем — ожидаемо тяжелые переговоры с пограничными отрядами Империи — они просто откатились, дав занять пару долин врагам. Не менее тяжелый разговор с главой соседнего государства — Солнечноликий не счел нужным ехать за тридевять земель, чтобы размежевать спорные земли. Только посулил большую войну в случае упорства наглой молодой страны. Так что Цезариону принимать решения и уговаривать к миру, держа руку на рукояти меча. Одна из обязанностей Наместника. В бою проще, а тут должны бы разговаривать велеречивые сенаторы, а не одичавший потомок когда-то знаменитого рода. Но Солнечноликий давно плюнул простонародно на дипломатические экивоки своих подданных на Севере — не те люди там живут. Твари — наименьшая забота, они — на территории Империи и рано или поздно покорятся, встанут на колени и примут власть Императора. Люди — приграничные страны-с ними намного сложнее. Вот и мотается Наместник на границу пару раз в год бряцать оружием и показывать мощь Империи во всей красе. И вот — опять туда же…

Ночь все продолжается, мерзнет холодная земля, покрытая хрупкими иголочками инея на высоких султанах ковыля, жестоко бьет ветер, выстуживающий тело и душу. Это только в Империи — теплое море, беззаботная жизнь под щитами и защитой мечей легионов Солнечноликого. А здесь — проклятая богами земля, где даже цветы прорастают и цветут очень быстро, иначе замерзнут. Наверное, лилии в той зоводи уже спрятались под воду до следующего года, иначе замерзнут. Проклятый Север. Пора возвращаться домой, к теплу…

Утро приходит — и для отряда Наместника, и для обитателей его дома. Писк, крик, кудахтанье — пока Лис спал в обнимку с сотником — пушистики проснулись и затеяли возню в клетке со страшным шумом. Сотник, подняв тяжелую от недосыпания голову, ласково пожелал им сдохнуть на вертеле… И услышал тихий смешок над ухом — Лис оказался ночью прижат к стенке и теперь безуспешно пытался вылезти из-под тяжелого тела сотника. Ярре шарахнулся в сторону так, что вмиг оказался на полу и больно ушибся. В распухших от слез, обведенных черными кругами, серых глазах Рыжего тут же появились смешинки — огромный воин, сидящий на полу и потирающий ушибленное место, горько кривясь, был очень смешным. Сотник увидел слабую улыбку, тронувшую губы Лиса, неуверенно улыбнулся в ответ. Он не надеялся, что Рыжий хотя бы посмотрит на него после того, что произошло ночью. Но лисеныш смеялся над перепуганным Ярре. Тихое злобное шипение от двери — Ярре обернулся-в дверях стоял Мыш, взгляд его был очень нехорошим. Он увидел зареванные глаза Лиса, свежий синяк на щеке и подумал, что сотник ночью попытался что-то сделать с Рыжим, изодранные руки Ярре и разорванные повязки у Лиса только подтверждали его мысли. Сотник мрачно сказал:

— Да не трогал я его…

Мыш только шипел от злости, не находя слов на людском языке. Лис вздохнул:

— Эйзе, я виноват — начал срывать повязки, ну господин Ярре меня и ударил.

Ему было мучительно стыдно за то, что произошло ночью. И ночь казалась уже нереальной. Все, кроме одного — сильных теплых рук, обнимающих его, чтобы защитить и согреть…

Вошедший в комнату с теплой водой Альберик только головой покачал — видок у сотника и Рыжего был такой, словно всю ночь кошки драли обоих по очереди. Тут же Эйзе с визгом вылетел на кухню — там оказался припасен пирожок для Эйзиньки, сотника рассерженный Альберик просто выпер за дверь на время умывания и перевязки Лиса. Крики на тему, что, вроде, тоже не девушка, а мужчина, во внимание приняты не были, старый раб гаркнул так, как, бывало, командовал старый Цезарион. Он еще и израсходовал все запасы бодяги на коленки и мордочку Эйзе и теперь прикидывал, где взять еще, чтобы свести синяки с лица Рыжего. Так что команда получилась четкой и ясной, и сотник выполнил ее беспрекословно — он чувствовал себя сильно виноватым. Поэтому и маялся за дверью, пока Альберик возился с Лисом. Тихие голоса, слабый стон лисеныша — видимо, больно было снимать повязки. Старик выглянул за дверь: